– Это было бы чудо, – усмехнулся Стромбихид.
– Боги сотворят чудо! Они не оставят нас! – кричала женщина.
– Дура, – воскликнул Менекол, – боги покидают тех, от кого отвернулись Мойры!
– Стромбихид отдернул руку, которую целовал Евкратис, потом, вытерев пот с лица, вдруг ласково улыбнулся и стал успокаивать несчастных, обещая быть им добрым хозяином.
Напа с еще большим отчаянием в голосе, еще сильнее взмолилась:
– О, Стромбихид, самый прекрасный, самый добрый, самый умный мужчина на свете! Ты прекрасен как Аполлон! Ты наше божество! Мы будем до смерти молиться тебе как Локсию! Сжалься над нами! (Примечание: Локсий – культовое имя Аполлона).
– Дура, да разве ты не знаешь, что Локсий не заботится о страждущих?! Разве в горе на него уповают?!
Стромбихид поощрил замечание Менекола улыбкой. Он потянул повод, ударил коня пятками и поскакал прочь, поднимая клубы пыли. Теперь Евкратис и Напа, пока Менекол еще не успел ускакать вслед за хозяином, устремились к нему и стали умолять просить за них Стромбихида, обещая дать ему хорошие дары, когда в состоянии будут их сделать.
Менекол отпихнул молящих ногой, усмехнулся и, поворачивая коня, сказал:
– Кабы твоя женка, Евкратис, была бы чуть посмазливее, я бы еще, может, подумал.
Он поскакал, догоняя хозяина.
Евкратис ожидал, что жена упадет на землю и будет долго рыдать, как это часто бывало. Но Напа сразу кончила плакать, как только Сторомбихид и Менекол ускакали. И слез у нее на щеках не было. Евкратис заметил, что в последнее время, даже в эти дни, когда подтвердились самые худшие опасения, жена, как ни странно, плакать стала меньше, чем раньше. Год назад еще были какие-то надежды, но тогда она куда чаще предавалась истерическим рыданиям. Неужели она уже смирилась с судьбой, как люди смиряются с потерей близкого человека и все реже оплакивают его?
Напа подняла с земли пук скошенных колосьев, сжала его в руках, скрутила и сделала еще несколько бессмысленных, машинальных движений, думая о чем-то. Взгляд ее безумно был устремлен в одну точку, лицо выражало страдание и отчаяние. Она уронила колосья и пошла, покачиваясь, к дому, который находился в шагах ста отсюда. Руки ее висели как плети.
Евкратис посмотрел на Агида. У него был такой виноватый вид, как будто он считал себя виновным во всем происшедшем. Только младший сын, пятилетний Никий, не удручен ничем. Жизнерадостность никогда не оставляет его. Всегда он сохраняет свою беспечную игривость, всюду найдет себе развлечение. Вот и сейчас с увлеченной деловитостью он что-то делает в траве около долгового камня. Житейские проблемы ему не ведомы.
Евкратис опять посмотрел на жену. Напа подходила ко входу во двор. Ясно было, что она уже не вернется сегодня работать в поле. Женщина была так потрясена, что не пошла даже помолиться в священную рощу, что обычно делали все крестьяне, заканчивая вечером работу. Евкратис не осуждал ее, хотя не понимал как можно надеяться на благосклонность богов, забывая о молитве.
Отношения с женой у него уже давно были плохие. Они все более портились по мере того, как жизнь делалась тягостнее и неотвратимей становилась угроза рабства, нависшая над их семьей. Напа почти не разговаривала с ним, стала груба, неприветлива, а он, подавленный чувством вины, избегал смотреть ей прямо в глаза, был угрюм, озлоблен. Жена стала совершенно холодна к нему. Всегда любвеобильная, страстная, она тем не менее теперь отдавалась ему неохотно. Порой мужу приходилось даже брать ее силой.
Иногда в состоянии отчаяния и озлобления Евкратис хотел закричать ей, что не он виноват в теперешнем их положении, а слишком небольшой земельный участок, доставшийся ему в наследство, и истощившаяся почва. Когда Напа выходила за него замуж, разве она не знала, что выходит за бедняка? Но он молчал, потому что все равно чувствовал себя виноватым.
Не дойдя до дома, Напа схватилась руками за голову и упала на колени, а затем и всем телом повалилась на землю. Евкратис понял, что она опять рыдает.
Крестьянин поднял серп, который обронил, начав умолять Стромбихида, но скоро бросил его: работать он больше не мог, хотя усталость сняло как рукой. Он простер руки к небу и стал возносить молитвы Зевсу, Деметре и Пану, богам, которым привык молиться особенно часто. (Примечание: Пан – одно из низших божеств в пантеоне древних греков. Покровитель земледельцев, домашних животных, стад, пастбищ, мститель за обиженных крестьян). Он не столько молился, сколько упрекал их за то, что они оставили его в беде, не вняли молитвам, напоминал о жертвах и дарах, какие принес им. Обещал еще щедрые жертвы и приношения, если они помогут ему. Смешанное чувство благоговения, обиды, отчаяния овладело им. По щекам покатились теплые слезы.