Или кто-то в ярости.
— Твоя комната? — спросил я, глядя на разорванный матрас, разбросанную одежду и сломанные безделушки.
Тейт лишь кивнул. На стене висела пара плакатов, но даже их умудрились разорвать.
— Мне нравилась эта комната, — наконец прошептал он, подходя к раскладному пластиковому столику в углу, который явно служил ему письменным столом. — В этом нет никакого смысла, правда? — продолжил он, перебирая в пальцах нечто, выглядевшее как кусочки разорванной фотографии. Он взглянул на меня через плечо. — Я ненавидел их и этот трейлер, но эта комната... она оставалась единственным местом, где я чувствовал себя в безопасности, пусть даже в реальности было совершенно не так.
Он сокрушенно покачал головой.
— Думаю, в этом есть смысл, — признался я. Тейт заинтересованно посмотрел на меня. — Это было твое убежище, — объяснил я. — В этой комнате они могли причинить тебе физическую боль, но не смогли бы добраться сюда, — продолжил я, указывая на свою голову.
Тейт обвел взглядом комнату, а затем кивнул и снова посмотрел на меня.
— У тебя было такое место?
Я покачал головой.
— Не место... человек.
— Твоя жена? — мягко спросил Тейт.
В кои-то веки упоминание о Ревей не отозвалось жгучей болью во всем теле.
— Да, но тогда она еще не была моей женой.
— Расскажи мне, — прошептал Тейт.
Его ласковый голос невероятным образом действовал на меня. Я должен был сказать «нет» или сослаться на отсутствие времени, но не мог заставить себя произнести ничего из этого. К моему удивлению, я хотел рассказать ему.
— Я познакомился с ней в третьем классе. Мы переехали за несколько месяцев до этого, но я не сразу пошел в школу, так что тот день стал для меня первым. Единственная свободная парта была рядом с ее. Другие дети смеялись надо мной, потому что одежда была мне не по размеру, и я... я давно не принимал душ, поэтому, наверное, от меня плохо пахло.
В памяти всплыло, какое унижение я испытывал в тот день, проходя между партами. Несмотря на презрительные смешки вокруг, мне удалось с высоко поднятой головой проследовать к пустой парте, на которую указала учительница, но, когда дети начали издавать звуки отвращения, что-то типа «фу-у», мне захотелось свернуться в клубок и умереть.
Я даже не осознавал, что присел на край старой кровати Тейта, пока не почувствовал его пальцы в своих волосах. В какой-то момент он оказался рядом, и, взглянув на его лицо, я понял, что проговорил вслух свое последнее воспоминание об унижении в школе.
Он ничего не сказал, просто продолжал ласкать меня, и от этого мне стало легче продолжить.
— Сначала я даже не заметил Ревей, потому что изо всех сил старался не заплакать. Потом учительница сказала, чтобы мы достали свои учебники и по очереди прочитали вслух новый раздел. Я еще не получил книги, поэтому думал, что учительница просто пропустит меня. Но когда она произнесла мое имя, все повернулись, чтобы посмотреть на меня, и я увидел, как некоторые дети морщили носы и исподтишка дразнили меня. Я хотел умереть прямо там и тогда, — прошептал я, сдерживая подступившие слезы.
— Что было дальше? — спросил Тейт, продолжая успокаивать меня своими нежными прикосновениями.
— В классе повисла полная тишина, все смотрели на меня, учительница ждала... и вдруг раздался громкий скрежет. Я оглянулся, а там Ревей… она чуть привстала и двигала свою парту. Она и тогда была крошечной, и я мог только завороженно наблюдать, как она толкала парту через проход, пока та не встала вплотную к моей. Затем она открыла свой учебник, положила между нашими партами и указала на абзац параграфа, где мы остановились.
Тейт рассмеялся, и я поднял на него глаза.
— Да, так и было, — пробормотал я. — Я знал, что она все изменит для меня. И она изменила.
— Она была потрясающей, — с улыбкой сказал Тейт.
Не вопрос, не предположение... он сказал это так, словно знал наверняка.
— Да, была, — подтвердил я, кивнув головой.
— Спасибо, — прошептал Тейт и наклонился, прикоснувшись своими губами к моим.
Поцелуй оказался до боли сладким, но слишком коротким. Тейт убрал руку с моих волос и шагнул назад. Я увидел напряжение в его взгляде, будто он внезапно понял, что сделал секундой ранее.
— Почему? — спросил я, схватив его за запястье, прежде чем он успел отойти.
— За то, что поделился со мной, — ответил он, явно удивленный тем, что я удерживал его возле себя.
Какая-то неведомая ранее эмоция вспыхнула во мне, и я почувствовал тепло, распространившееся по всем конечностям. Но это был не тот прилив тепла, которое ощущалось всякий раз, когда я прикасался к Тейту или он ко мне... это было нечто другое. Оно было глубже, сильнее.
Моя потребность в нем в тот момент не была связана с физическим желанием, и я отказался отпустить его, когда он попытался отступить еще на шаг. Вместо этого я притянул его к себе и сомкнул ноги. Ему ничего не оставалось, кроме как неловко облокотиться на меня. В его глазах читалось замешательство, а я потянул его вниз, заставив опуститься себе на колено. А потом его глаза вспыхнули, и он встретил мои губы, как только я подался к нему. Проведя языком по его губам, я обхватил его за талию, и его руки наконец сомкнулись вокруг моей шеи.
Мне нравилось целовать Тейта. Больше того, я нуждался в этом. Мне было все равно, что я чувствовал легкий намек на щетину на его коже, или что, позволив рукам блуждать по его спине, чувствовал твердые мышцы во всех местах, где когда-то в прошлой жизни привык ощущать лишь мягкость. Мне нравилось, что его влечение ко мне было так же глубоко, как и мое к нему, и он не скрывал этого — его язык сражался с моим, прежде чем проскользнуть мне в рот. Мне нравилось, что его хватка была голодной и отчаянной, и как решительно он взял мое лицо в ладони, завладев поцелуем. И его эрекция, прижимающаяся к моему животу, нисколько не отвращала меня. Будь мы в другом месте, я бы уже подмял его под себя на кровати.
Я разорвал поцелуй до того, как наше возбуждение достигло критической точки, и, как мне показалось, Тейт это понял, потому что не стал противиться. Он выдохнул и уткнулся лицом мне в шею. Я удерживал его несколько минут, дожидаясь, пока не замедлится наше бешеное сердцебиение, и усилием воли заставил себя отпустить его, когда он все-таки сполз с меня. С раскрасневшимся лицом он оглядел комнату, а потом снова посмотрел на меня. Я заметил на его губах намек на улыбку, когда он сказал:
— Кажется, теперь я люблю эту комнату еще больше.
Я рассмеялся и встал. Тейт подошел к своему шкафу, который тоже пострадал от ярости хозяев дома, и поднял с пола старую камеру. Он осмотрел ее, затем что-то переключил, и та издала жужжащий звук. Он открыл заднюю крышку, через мгновение вынул оттуда катушку с пленкой и удивленно рассмотрел ее.
— Что на пленке? — спросил я.
— Не помню, тихо сказал Тейт. — Про эту я забыл.
— Про эту?
Тейт поднял на меня глаза.
— Да, перед отъездом я продал несколько камер, которые у меня были кроме этой.
— Ты был фотографом?
Он усмехнулся и покачал головой.
— Я просто фотографировал. А это большая разница.
— Но ты хотел им стать.
Губы Тейта тронула слабая улыбка.
— Да, наверное. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь.
Он бросил камеру обратно на пол.