Навсегда - это слишком долго, равно бесконечности. Прислушайся к шёпоту, что смердящим послевкусием тлена оседает на языке, и поймёшь, что твоё время уже отмерено. Навсегда, бесконечность, вечность, всё едино, если тебя уже вычеркнули из скрижалей живых.
- Омеги Аринских не выживают, - разносилось по залу, перекрывая звучание вальса.
- Ах! Какая блестящая комбинация! Гениальное завершение вендетты! – ядовитые слова безобразной какофонией тамтамов врывались в соло скрипки, заглушая затаённую грусть мелодии.
- Мальчик сам подписал себе приговор, а жаль, симпатичный омежка! – желчный шёпот перебивал подголоски кларнета, искажая рисунок танца, превращая томящую печаль в тягучую патоку тревоги.
Пауль посмотрел на Дерека, неужели он не слышит происходящей в зале мерзости? Но лицо супруга безмятежно, взор, направленный на него – это взгляд триумфатора, что на потеху черни протащил за своей колесницей поверженного врага.
Соло скрипки затихло, уступая первенство нежным переливам флейты в сопровождении певучих, слегка приглушённых напевов гобоя. А затем, на высоких аккордах, с размахом вступили струнные и деревянные инструменты, убыстряя мелодию, меняя ритм танца, исполняя то ли полонез, то ли мазурку. Дерек тихо засмеялся, полностью отдаваясь бесшабашному первобытному ритму. Через сорок тактов мелодия плавно вернулась к первоначальному рисунку, задушевной, проникновенной грусти скрипки.
Что чувствовал Пауль, исполняя свой свадебный вальс? Ничего. Если при первых тактах сердце сжалось, замедляя свой бег, то потом грусть отступила, оставляя холодное равнодушие. Омега растворился в мелодии, отстраняясь от происходящего в зале, его лицо озарила нежная улыбка влюблённого новобрачного.
Позволить толпе увидеть себя слабым - никогда! Двигаться, попадать в такт и улыбаться. На устах - счастливая улыбка, не омега, а само очарование, нежный цветок в объятиях любимого. На душе – пустота, нет ни боли, ни страха, ни тоски, одна беспросветная тьма.
Никто в тот вечер не усомнился в его безграничном счастье, довольный император ткнул острым локтем в бок своего серого кардинала, обращая его внимание на сияющих молодожёнов.
Генрих Маруа непозволительно рано покинул бал, так и не сделав ни одного брачного предложения, проигнорировав грозный взгляд своего папы-омеги. Его уход сопровождался гримасой презрения на холёном лице императора, неудачникам нет места среди Пантеонатов.
***
Заур читал своего мальчика как открытую книгу. Оставаясь серой тенью среди пестрой толпы аристократов, он наблюдал. Сердце болело, давило, сжимаясь в груди, превращаясь в холодный камень. Если бы он только мог предотвратить этот скоропалительный брак, но остаётся только одно – молиться, надеясь на благоразумие двух своенравных детей.
Не отрывающий глаз от своего воспитанника, внимательно наблюдающий за каждым движением пары, Заур не заметил пристального взгляда, с интересом изучающего его.
Герцог Гийом Аринский не мог отвести взора от редкого сочетания смуглой кожи с огромными фиолетовыми глазами в обрамлении светло-русых волос. Трудно было не узнать в омеге истинного уроженца Джара. Заур Асхар, начальник безопасности дома Вэнслоу, личный телохранитель, воспитатель, единственный друг и любовник Пауля Вэнслоу. Омега, блестяще закончивший Имперскую Академию Телохранителей, знаменитый ИАТ, прославившейся своими драконовскими методами обучения юных бет. Стать в семнадцать с небольшим лет выпускником ИАТ сродни подвигу, сопоставимому только с исчезновением прекрасного омеги с Джара.
Какое имя носил он ранее, кто были его родители, так и осталось тайной. Жертвы среди населения во время памятного наводнения были огромными, скорее всего, омега принадлежал к небогатому роду. Неудивительно, что осиротевший четырнадцатилетний мальчишка не захотел попасть под опеку государства. Судьба безродных омег на Джаре известна, аукцион и брак с двумя-тремя альфами, заплатившими самую высокую цену. Ужасная практика, но иллюзоры для империи превыше интересов забитых омег, обитающих на задворках.
Глаза Заура, они преследовали Гийома, манили своим необычным оттенком, два чароита, их фиолетовый цвет в момент страсти становился глубокого чёрного отлива, как чёрная дыра во Вселенной, всасывающая в себя всё, что рядом. И ты уже не замечаешь других, столь желанных ранее, не чувствуешь их запах, не видишь цвета очей, перед твоим взором только чарующий отсвет сиреневой тьмы.
Потрясающая картина двух пылающих страстью омег всё ещё волновала герцога, вызывала первобытное желание присвоить и не отпускать. Только он будет наслаждаться этим телом, даря ласку, а порой, и боль, переходящую в наслаждение. Он и не подозревал ранее о том, что омега может так отдаваться! Самозабвенно, исступлённо, полностью растворяясь в своём партнёре, разделяя дыхание, синхронизируя сердечный ритм, теряя себя и обретая взамен чужую душу.
В свои немного за сорок, он не ведал страстей, не любил и не был любим, герцог привык брать, не спрашивая согласия. Своего единственного сына он воспитал по своему образу и подобию, парень рос, не зная ласки и участия, всего того, что мог дать только папа-омега, впрочем, как и он сам.
Империя превыше всего! Мы верные псы императора, его карающая длань! Любовь – непозволительная слабость. Эти догматы вбивались юным наследникам Аринских с детства. Когда Пауль обратился к нему с требованием, а иначе и не назовёшь «просьбу» юного наглеца о нахождении рядом с ним его личного телохранителя, герцог с радостью согласился, немного пожурив мальчишку о недоверии к дому Аринских, больше для вида, чем всерьёз. Разве он мог упустить великолепную возможность заполучить в свою постель ершистого омегу? От одной только мысли о том, как он будет укрощать экзотическую царапку, сводило в предвкушении пах. Его личный гарем едва успевал раздвигать ноги, удовлетворяя возросшее либидо герцога. Но всё потом, на Райдосе, в отличие от сына, он умеет ждать, наслаждаясь изысканной охотой, пленяя и соблазняя, получая истинное удовольствие от игры в страсть.