Остальные члены семьи Маблов старались чувствовать себя хорошо. Не у всех это получалось с равным успехом. В обставленном пальмами вестибюле отеля трио Маблов вызывало у гостей тихое оживление. Миссис Мабл, несмотря на усилия дочери, одевалась ужасно и как огня боялась швейцаров и официантов. К Винни же все относились с искренним интересом. Она была юной, это каждый видел, но никто не мог угадать, сколько ей лет. Ее платья, ее манеры привлекали внимание. Она густо пудрила лицо и приобрела привычку, проходя в холле мимо мужчин, бросать на них косые взгляды. Эта смесь юности и невинности с очевидным кокетством особенно сильное впечатление производила на пожилых мужчин.
Те, кто похитрее, сначала старались очаровать мамашу. В холле отеля отдыхающие, сбиваясь в кучки, беседовали о разных разностях, и миссис Мабл была приятно удивлена, обнаружив, что седовласые господа с безукоризненными манерами окружают ее вниманием, словно герцогиню. Она краснела, смущалась, но чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Иные из этих господ считали за честь пообедать за одним столиком с ней и дочерью, другие сопровождали их на экскурсии, Винни блаженствовала.
Большой интерес к странной семейке выказывали и двое-трое мужчин помоложе. Правда, один, узнав, что у миссис Мабл нет драгоценностей и она не очень-то сожалеет об этом, тут же полностью к ней охладел; но остальные держались. Вечерами они приглашали Винни на танцы или — «потехи ради» — в местный театр. При первой же подобной попытке их слегка ошеломило, что миссис Мабл принимает эти приглашения и на свой счет. Ей и в голову не приходило, что Винни может развлекаться где-то, а ее, матери, не будет рядом… Правда, мужчины, и пожилые, и молодые, быстро нашли-таки способ оставаться с Винни наедине: они приглашали мать с дочерью на мол послушать духовой оркестр, устраивали миссис Мабл в шезлонге, а сами вели Винни погулять. Миссис Мабл очень нравилось, что мужчины почтительно прислушиваются к ее словам и буквально из кожи лезут, чтобы поудобнее усадить ее и принести все, чего она пожелает. Прожив семнадцать лет с Маблом, она с радостным удивлением обнаружила, что бывает и такое… Приятно было и то, что каждый раз, когда она спрашивала Винни: «Чем бы тебе хотелось заняться вечером?» — та неизменно отвечала: «Пойдем на мол, послушаем музыку, мамочка!»
Один Джон чувствовал себя среди всей этой роскоши не в своей тарелке. В отеле «Гранд Павильон» не было уголка, где можно было бы спокойно посидеть и почитать, набережная и бульвар были слишком многолюдны для этого. Разумеется, его всегда ждал «джайент-твин», но и от мотоцикла хочется иногда отдохнуть. Если три недели носишься на нем, в конце концов все равно устанешь, пусть это и лучшая машина в мире. Короче, пришло время, когда Джон заскучал. Ему осточертели церемонные завтраки, обеды и ужины, высокомерные приятели-одногодки; музыка и вкусная еда не доставляли ему радости. Мужчины, которые искали общества Винни, смотрели на него как на досадную помеху и вовсе не пытались скрыть это. Винни была с ними заодно — и тоже не таила этого. Даже о мотоциклах ему не с кем было поговорить: ни у кого здесь не было мотоцикла.
Джон тосковал отчаянно. Уже через две недели он стал делать матери осторожные намеки, но намеками от нее мало чего можно было добиться. Спустя три дня он предпринял еще попытку — снова безрезультатно. Отстрадав три полных недели, он набрался решимости и заявил матери, что хочет уехать домой.
— Почему, дорогой? — изумилась миссис Мабл.
Джон стал было объяснять, но очень скоро сообразил, что, хоть из кожи вон лезь, старания его будут напрасны. Миссис Мабл просто не понимала, что значит скучать. Она в жизни еще никогда не скучала.