— Черт, — сказал Вонг. — Каждый этот коготь длиной с наш катер.
— Все еще хочешь попытаться с этим договориться? — поинтересовался Тим.
Вместо ответа Вонг выпустил планшет из рук, позволив ему упасть и удариться о камни, выкинул вперед руку и вцепился Тиму в горло, прямо под маской, там, где ворот защитного костюма был мягче.
Пальцы у посла оказались железными.
— Извини, мальчик, — сказал он деревянно. — Каждый за себя.
«Как Айрин, — успел подумать Тим. — Совсем как Айрин!»
И в следующий миг он с Вонгом согласился: каждый за себя и всегда был за себя. Никогда не могло случиться по-иному, ибо эволюция не работает с допусками, и каждый из нас — единица, которая борется за бессмертие.
А потом ему уже было некогда думать: приходилось сражаться за свою жизнь.
Так вышло, что письмо от Хонды Алекс и Кора получили через неделю после отбытия самой Хонды. Оно гласило: «На Триоке отказались связаться с флотом. Ангажирую корабль местных авантюристов и спешу к флоту сама. Может быть, все-таки успею».
После этого он очень долго от нее ничего не слышал, да и неудивительно.
Потому что это письмо пришло одновременно с грависвязью о Начале.
Собственно, потом это событие так и называли просто: Начало. Или даже так: «когда началось».
Потому что назвать войной — не поворачивался язык. Поначалу ведь это была просто бойня.
Темнота и удушье. И отчаянное усилие, такое, что вот порвутся мышцы.
А еще ощущение одиночества. Полное. Горькое. Звериное. Ни Тани, ни Джека, словно не было их никогда. И никогда не будет. И ты один за всех, и нужно растерзать…
Обособленная единица эволюционного контроля. Все разговоры о стае или о популяции — ложь.
Он откидывал это все, вспоминая иное: робкие прикосновения, и поцелуй, и улыбки, и руки матери, и… Но до чего же трудно было драться и помнить одновременно!
«Я дерусь не против вас! — подумал, а может, даже выкрикнул Тим вслух, повалив Вонга на камни. — Я дерусь за вас! Чтобы выжить! Чтобы вернуться!»
Они не поняли. Ушли.
Был еще такой момент: он потерял Вонга и выслеживает его в темных коридорах. Выслеживает, чтобы убить. Он это знает твердо. Больше ничего не надо: только сорвать с него маску. Снять шлем, и тогда он задохнется сам.
Тим любит Вонга в эти моменты, обожает его, как никогда не мог бы даже представить. Как учителя, как друга — больше. Мысль о Вонге приводит его в экстаз, и он думает, что особенно насладится его предсмертными хрипами.
Еще Тим болезненно возбужден, и об это ощущение разбиваются последние осколки разумных мыслей.
Он не знал, как пришел в себя и почему.
С Тимом уже такое случалось: когда происходит что-то по-настоящему тяжелое, разум отказывается это воспринимать. Отключается. Говорят, в армии к этому быстро привыкаешь, но Тим общался и с ребятами, отслужившими столько же, сколько и он, и с теми, кто продержался дольше. У них у всех память походила на швейцарский сыр.
Так и поединок с Вонгом он не помнил. Помнил звериный азарт, помнил жажду крови — да. А как именно все было и что он делал: темнота. И, главное, костюмы прочные, их так просто не повредить. А то бы можно было восстановить рисунок боя по вмятинам и потертостям…
Правда, он как-то разнес приборы внутри шлема, не повредив сам шлем. Как он это так умудрился, Тим не помнил, но только всю дорогу назад он не мог ни время посмотреть, ни фонарик включить. Сенсорный интерфейс не подчинялся..
Единственное, что Тим помнил точно, — как выставлял таймер. На три часа, максимум. А потом — как тащил бесчувственное тело Вонга по тоннелю. Он не знал, что тащит, труп или живого человека, и посмотреть не мог: шлем у того тоже сделался непрозрачный. Еще по шлему змеилась длинная тонкая трещина, белая на черной матовой поверхности. Несколько раз Тим попытался стереть ее рукавом.
Но это не значило, что он мертв, нет. Такая же трещина (или почти такая же) рассекала экран планшета, а планшет работал, исправно показывая систему тоннелей и ползущую по ним алую точку-Тима. Это хорошо. А то иначе он бы заблудился точно. Не вышел бы никогда. Получилось бы обидно.
Правда, у Тима почему-то очень много времени занимало выбирать повороты. Двигаться против потока животных в бурых шубках — это он помнил. И если возникали сложности, шел против теней.