-Изнасиловали? – стакан, который был в его руках, падает на пол. В комнате раздается звук разбивающегося стекла, а затем Вернон встречается со мной взглядом. И я узнаю в его глазах прежнего себя. Только его рана не будет столь же глубока, как моя. Потому что его не было там. Как не было и тогда, когда я, ломая себя, завоевывал доверие девушки, которая, казалось, бросала вызов целому миру. Девушки, утопающей ежедневно в собственном саморазрушении.
Он не видел настоящего ада и поэтому никогда не узнает, насколько глубокие шрамы способна оставлять Габриэлла.
-Ты прекрасно слышал меня – я хотел было сходить за совком и щеткой, но услышал, как зашумели осколки под его ногами. Вернон схватил меня, останавливая.
-Так вот что ты имел в виду, говоря, что она знает о насилии.
-Я не только это имел в виду – выдернул руку из его захвата. – С ней случались вещи и похуже.
-Ты все мне расскажешь!
-Это сделаю я – думаю, мы оба вздрогнули от неожиданности, когда услышали ее голос.
-Габи?
-Мне надоело прятаться за твоей спиной, Лео. Я смогу это вынести – присаживаясь напротив стоящих нас с Вером, она складывает руки под грудью и начинает рассказ о своей настоящей жизни.
-С чего обычно начинаются истории? С момента, когда незадолго до рокового события, все было прекрасно? Или же с главной героини? Но это все будет неверным. Даже анализируя свое прошлое много лет подряд, я не нахожу нужных ответов – в доме наступила тишина. Двое мужчине не сводили взглядов с девушки, а та самая девушка, казалось, ушла в глубины собственной памяти. – Грейс Девон всегда была скупа на чувства. Она словно состояла из железа и льда. Суровая, чопорная, несгибаемая. Такой видели ее окружающие. Но не я. Для меня она была глубоко несчастной женщиной, загнанной в угол собственными амбициями и честолюбием. И, разумеется, что такая личность захочет видеть в дочери собственный идеал. Но Эвелин была другой. В ней бурлила жизнь, горела страсть. В пятнадцать, у нее были мечты… Но они разрушались, как песчаный замок при встрече с морской водой. И после уже ничего не было, как прежде.
-Ты говоришь о своем удочерении? – как всегда, натура этого мальчика не позволила ему немного подождать.
-Терпение – благодетель, слышал? – вмешался я.
-А может быть так и лучше? У нас все равно мало времени – Габи напоминала мне о встречи с Эвелин. Но это было лишним.
-Она говорила о своем рождении – взяв свой практически не тронутый стакан с виски, за один глоток проглотил пламенную жидкость.
-Но как рождение ребенка в чужой семье могло повлиять на чьи-то мечты?
-Ты прав, не могло. Только если это был не твой собственный ребенок. Дочь, рожденная вне брака. Дочь, несовершеннолетней матери. Внучка, рождение которой бабушка приняла за позор знатного рода.
-Что?
-Эвелин Девон моя настоящая мать. И она скрыла это от мира, чтобы уберечь себя – я отвернулся, чтобы только не смотреть в безжизненный взгляд той, которая до сих пор верила во внушенные ей слова о том, что она является не более чем грязным пятном на громком имени!
-А что же твой отец? Неужели он позволил произойти всему этому?
-Он умер. Прострелил себе голову, вскоре после того, как Эвелин разрушила его свадьбу, придя на нее со мной новорожденной на руках. Не смог вынести всеобщего позора и отказа своей семьи от него.
-Господи!
-Затем шли долгие одиннадцать лет, за которые я не знала ничего, кроме постоянных занятий. Математика, история, чтение, языки, этикет, балет, игра на фортепиано. Я должна была быть идеальной. Совершенством, не имеющим изъянов. И держать меня нужно было в невероятной строгости и контроле, потому что с одним ребенком уже не получилось. Невинная ошибка, и ты могла не есть и не пить два дня. Провинность, и тебя ставят коленями на соль на несколько часов, или же бьют по ладоням и спине розгами. И во всем этом кошмаре ты находила единственную радость, которая тебе была позволена – рисование – она не плакала. Не было ни единой слезы. – Я не знала, что такое любовь, ласка, теплота. Но почему-то мне отчаянно хотелось дарить это. Моей матери не было до меня дела. Она приезжала несколько раз в год, на день или два, а потом быстро исчезала. Не прощаясь. А я старалась ради нее. Каждую минуту, я делала все, только лишь бы она не считала меня позором, как Грейс. И когда она приехала за мной, я поняла, что смогла доказать ей. Смогла заслужить ее любовь – я протянул ей раскрытую ладонь, чтобы Габи нашла поддержку во мне, и она приняла ее.
-Мне так жаль, Крис – его ошибке мы улыбнулись. – Извини, я просто еще не привык, что у тебя другое имя и волосы.
-Все в порядке.
-И, тем не менее, Эвелин не должна была оставлять тебя у такой женщины. Это бесчеловечно! Но она одумалась, и это главное. И со стороны Адама было настоящим поступком принять тебя, как родную дочь – мои пальцы сжали ее руку, и Габи поняла, что я на грани.
-Нет, Лео! – она пыталась удержать меня за руку, но я был сильнее. Нависнув над Верноном, я сказал все, что хотел:
-Одумалась? Настоящий поступок?! Ты ни черта не знаешь об этих людях, но так мило отзываешься от них. А хочешь услышать правду, для чего Эвелин забрала ее в тот дом? Почему Адам сделал ее своей дочерью? – подбежав ко мне, Габриэлла всеми силами старалась оттащить меня и заставить замолчать. Но я не мог скрывать правду.
-Прекрати, Леодеган!
-Я прекращу, когда он перестанет витать в иллюзиях, и наконец, откроет глаза. Ее мать – настоящая бездушная тварь, а Андроус... Черт! Ты даже представить не можешь, что это за человек. Думаешь, мои запугивания были просто способом пометить территорию? Нет, я пытался защитить такого неопытного юнца, как ты от всего дерьма, что есть в ее жизни. Но ты упорно отказывался слушать. А теперь все это стало для тебя слишком серьезным, не так ли?
-Продолжай.
-Правда в том, что Адам всегда хотел ее.
-В каком смысле хотел?
-Она ребенком появилась в его доме. И с тех пор, каждый день, вплоть до своего переезда в Нью-Йорк, знала, что такое вожделение мужчин. Взрослых мужчин. Ее психика была сломана. Габриэлла имеет неправильное понятие о сексе. Но для нее это сделали нормой.
-Что это значит? Адам домогался ее?
-Смотря, что ты подразумеваешь, под «домогался».
-Лео, это и в правду уже лишнее!
-Нет, ты скажешь мне! – перечил он ей.
-Он не прикасался к ней... по ее словам.
-Но у тебя есть свое мнение на этот счет?
-Мне просто известно, что это за человек!
-Давай же, расскажи мне! Я весь в нетерпении – все это время, Габи пыталась мешать мне говорить, но сейчас я был даже рад, что она находилась так близко. Схватив ее, я сдернул с женских плеч халат и, удерживая, показывал Вернону символ жестокости и безразличия.
Увидев ее спину, он вздрогнул и зажал рот рукой. Лицо его исказила гримаса ужаса.
-Это то, на что родная мать закроет глаза, а благодетельный мужчина с помощью денег купит молчание всех. Ей было всего лишь тринадцать, когда полумертвой это вырезали куском стекла на ее спине. Затем семь дней комы, после которой она три недели провела не способная сказать и слова – посмотрев ей в лицо, сказал:
-Напомни, как называлось то состояние, в котором ты находилось – я сжал ее руки, давая знать, что все равно заставлю говорить.
-Мутизм ! Теперь ты доволен? Что, хочешь рассказать ему обо всем?!
-Нет, только о том, о чем он должен знать! – эмоции переполняли всех троих.
-Я думал, что ты открывалась мне, а сейчас понимаю, что не знаю ничего о тебе. Ты была в моем доме. Узнала о Вике и Микки. Сохраняла равновесие между мной и ребятами. Но мне ты не позволила взять и доли своих страданий, почему? Считала, что я настолько слаб?
-Нет – она повернулась к нему лицом, но осталась стоять в моих руках. – Просто ты не должен был любить меня. С самого начала я не видела в тебе ничего, кроме глотка свободы, которой у меня никогда не было. Ты был отвлечением, которое я позволила себе, чтобы отгородить от тебя Лео. И это могло быть действительно чем-то хорошим, но ты все усложнил. Нарушил оговоренные правила. И сейчас страдаем мы все – его лицо вмиг так сильно побелело, что я даже забеспокоился. Не переборщили ли мы?