Таня Пономаренко, на другой день доварила нашу Голову и сделала из Неизбежного Шедевра питательный и очень содержательный холодец.
ххххххххх
"РОДИНА, БЛИН!" – держали мы с Клавдией транспарант на Варшавском вокзале в полдевятого утра, ожидая прибытия Козина, Панина, Флягина, Инги и куратора Дрозда, путешествовавших с выступлениям по Европе.
Судя по всему, путешествие удалось: Флягин вернулся потолстевший. Дрозд был рад окончанию турне: да, оглушительный успех; но уж больно много товарищество пило! Панин выглядел, удовлетворено: это он показал чудеса беззаветной влюбленности в алкоголь, полного стирания границ между самочувствием до, во время и после творчества, образцы мобильности и спонтанности, свойственной среднерусской возвышенной тупости. Козин выглядел немножко грустным: соскучился по семье. Инга привезла решето с мухами обратно, выступавших за рубежом вместо меня. И Инга и мухи были радостно возбуждены.
– Вас, Сережа, не хватало, – сказал Козин, пожимая мою руку с присущей почему-то только ему усталой человеческой сердечностью. – Но мухи отработали хорошо.
– Я надеялся на них, – сказал я.
В общих чертах путешественники рассказали следующие впечатления:
их там почему-то сильно кормили: польские художники из какого-то сильно надуманного сострадания приносили в сетках еду: тушенку, колбасы, бутерброды, сигареты (?). Товарищество это поняло как реминисценцию "передачи", ни то больным, ни то заключенным. Содержали их в первоклассном отеле, как настоящих иностранцев. На выставки приходило столько же народу, сколько и здесь. Но все были сосредоточенно вежливы, стояли смирно, не позволяя себе ни чересчур глубокомысленных, ни высокомерно-вальяжных поз: западное воспитание. Полицейские индифферентны. Кошки не пугливы. Погода ласкова. Транспорт – на колесах.
Но дома лучше: в смысле больше проблем: надо заботиться о шнурках. Флягин, действительно, уезжал в ботинках, связанных алюминиевой проволокой. В первый же день он потерялся в Варшаве: без языка, без денег, помнил только витрину магазина и номер автобуса. К вечеру, однако же, с помощью этих скудных ориентиров сумел добраться до своих.
Козин болтал по-польски матку боску и здоровеньки буллы, что со стороны могло показаться преднамеренным глумлением над поляками.
Игорю все казалось, что он дома, т.к. находил польский асфальт криволинейным.
ххххххххх
Я ходил между берез напротив Балтийского вокзала и пересчитывал своих мух (как они там?):
Одна муха была поймана в момент выхода из облаков солнца.
Одна муха была поймана на взлете.
Одна муха хитрила, но человек ее перехитрил.
Одна муха ничего не боялась, за что и поехала выступать.
Одна муха что-то мухлевала лапками.
Одна муха забылась, задремала над прожитым летом.
Одна муха – …………………… но (.)
Всего было около сотни мух – настоящих, октябрьских, приготовивших себя к русско-финской зиме, на вид крепких, крупных и выносливых.
На выставках Инга кормила их сладким клубничным сиропом и паштетами. От сладкого и соленого они очень хотели нить. Все они выжили. Десятеро остались в Варшаве, пятеро в Лодьзе. Последняя муха околела под Новый год.
Одну муху я назвал Веронезе.
Но не это главное.
ххххххххх
Инсталляция с мухами по ошибке была названа "Письма из России". Но они действительно, когда согревались теплом выставочной лампы, начинали активизироваться, и их густое жужжание напоминало машину желания, воображения и письма, безостановочно функционирующую ради воспроизводства пустых смыслов, все новых и новых комбинаций и траекторий. Эдакая остроумная логоцентрифуга, работающая на вареньи, с фирменным знаком "От Новых тупых".
Если логоцентрифуга работала на варенье, то мы – в этом нет сомнений – работали исключительно на пиве. Если бы не работал пивоваренный завод "Балтика", а следом не включил бы мощности "Степан Разин" – не было бы никакой тупости. Именно "Балтика 4" с ее мягким задушевным хмелем и лимонадные, своего рода отрезвляющие, степанразиновские сорта открывали игольные входы в то метафизическое пространство, где дерзость, юмор и случай всегда находили себе материал для поэтического воплощения. Все, без исключения, проекты, акции, экспозиции, поездки, афишки и макеты были придуманы, как минимум, на второй бутылке "Оригинального" и утверждены на пятой "Специального", после чего начиналась проработка и наращивание деталей и фигур украшений с "Петровским" или "Адмиралтейским" на ноге. Критическое осмысление происходило наутро, как правило, индивидуально, с хрупкой баночкой голубого джин-тоника, производящее свое детское чпок. Эта утренняя сладость существования привносила в будущую работу необходимый элемент мягкости, расслабленности и, как говорится, хорошего отношения к лошадям. Это я о себе. Труднее было Флягину: пока он укладывал в рюкзак бутылки и доносил их до приемника стеклотары, он успевал похоронить все вчерашние идеи. И когда в его руках оказывались деньги, то стойкое ощущение ерунды уже держало его в своих руках. У меня такое подозрение, что он так никогда и не поверил в то, что он делает, хотя все, сделанное им, всегда было безукоризненно. Козин же вообще не похмелялся: чай с бутербродами – и на электричку в мастерскую. У Панина было два пути: побриться и спуститься за пивом или не бриться и лежать до трех часов в майке, смотря мультфильм по телевизору.