ххххххххх
Мы пришли с чайным столиком и сразу заняли весь передок Манежа. С чайным столиком мы путешествовали весь день от рассвета до заката. Это отдельная поэма, а пока мы заняли половину Манежа и рассредоточились, чтобы никто никому не мешал, не отнимал и не портил реквизита, не завидовал и не рисовал на чужой спине знаков ничтожества. Флягин пополз по кривой, весь новорожденно-белый, разливая перед собой пастеризованное молоко. Козин заходил на котурнах, удя мышеловки, Инга сама себе нарисовала на спине знаки, легла на мешок с шарами и принялась колотить молотком по этим наполненным и хрупким телам. Панин разложил на пюпитре партитуру вымышленного композитора, попробовал голос и завыл настоящим воем степного (украинского) волка. Я проложил в степи рельсы и организовал крушение. Общая картина называлась "хуторок". Нас, как говорится, заметили, т.е. взяли на учет. Тогда Баскин тоже еще не был знаменит. Он сидел на вершине трех стремянок и бросал в зрителей хлебными шариками. Я решил ему помочь, залез на стремянки, проделал там обязательную программу гимнастических упражнений и, чтобы закончить выступление на высокой ноте, ударом ноги одновременно вышиб из-под себя все три стремянки. Тогда я еще не умел зависать в воздухе и рухнул прямо на Баскина. Драка была неизбежна. Только катастрофическое отсутствие зрителей сделало возможным мирный исход: мы выпили водки, Баскин нарядил меня в свою фирменную акционистскую майку "Игорь Баскин" и мы пошли на Невский проспект показывать в подземном переходе баскиновский хуй. Или это было два года спустя. Да. А тогда он рассказал историю проекта Тотальной Самоидентификации. Еще была жива его жена Инна. Она и теперь жива.
ххххххххх
С Манежем связано еще много чудных историй.
Спасибо Ларисе Скобкиной: она не запрещала все, что невозможно запретить.
На осеннем Биеннале мы устроили сеанс алкогольных шахмат. На сером мраморе первого этажа были разложены красные бумвиниловые квадраты и расставлены (два ряда пехоты) пластмассовые стаканчики: в одни была налита водка (белые начинают), в другие черный портер (выигрывают). Фигуры обозначались кусками печени (съедобно), надрезанными лимонами, белыми и черными булками (ладьи), виноградом и ром-бабами (слоны и королевы). Играли с Янушевским. Не мешкая, я сразу выпил у него две пешки и атаковал виноградом виноград. Он пошел на печень, тем более, что к нему подключился Межерицкий – мыслитель с голодными глазами из Тижолаго Изкуства. Возле меня встали Флягин и Панин, их гений (как можно было понять и не заглядывая им в глаза) был устремлен исключительно на истребление пешечного строя, и Панин уже комбинировал обмен ромовой бабы на вражеский стакан. Но что-то подсказало ему – и он неожиданно снял с доски собственную водочную пешку. Флягин также, не долго потерзавшись сомнениями, съел сам себя. Игра сделалась неуправляемой, по доске уже ходили живые люди, закусывали королями и лошадьми. Панин сдвинул клетки, отсекая какой-либо проход на левый фланг, где у него еще теплилась шахматная жизнь. Это была грандиозная ничья – и в этой ничьей все праздновали победу. Межерицкому очень понравилась запеченная печень и вообще он высоко оценил красоту всей партии и свирепую целеустремленность белых. Пожертвовать собой, оголить короля, выйти в психическую атаку – в этом есть головокружительное безумие талевского стиля. Жаль только, что в шахматах так мало фигур. До смешного мало.
Но этого было достаточно, чтобы прослыть вечно пьяными гроссмейстерами.
ххххххххх
Мы дошли до Манежа под вечер и уселись под колоннами. Может быть, нам не входить в эти двери, а обойти благополучно Манеж и устремиться к морю, поплыть на чайном столике по морю, докуда хватит чая?
Но мы же занимаемся символическим планом жизни, метафорой существования, а не экзистенциальными происками внутрь себя. Отчего же? Мы исследуем пределы художественной подлинности в беспределах культурной подлости – мы вполне можем пройти сквозь Манеж (кстати, посмотрим, что там) – и благополучно двинуться в сторону Новой Голландии, тем более, что ночей теперь нет – одна заря сменить другую – и встретим за чаем арапский рассвет, в кругу нестоящих товарищей. Но перспектива встречать рассвет на берегу моря, где отсутствует сеть пивных киосков, не будет ли это излишним насилием над собой? Будет. Но в то же время Манеж надо поставить на место. Безусловно. Такими образом, входим, ставим столик, развешиваем вокруг столика фотографии с названием "Новые тупые, Путешествие чайного столика к закату, фото Шуры Ляшко" – и в течение недели пьем за столиком пиво, живем, отгороженные от зрителей и милиционеров разделительной веревкой. Веревку не надо. Хорошо, – и пьянствуем без веревки. Очень хорошо.