Мы с Флягиным были два самых красивых человека на свете.
– Смотрите, – говорили за столиками. -Вот стоят у выхода за пивом два самых блистательных персонажа! (Конечно кому не нравятся вдохновенные люди).
Флягин всегда брил свою шишковатую голову (чтобы не заводились комары), а я не стригся, чтобы не кусали лысину.
Флягин из-за этого страдал: его не раз брали за его асимметричную голову, раскручивали и бросали в кусты, на трубы, под колеса.
Инга Нагель попросила его побриться чтобы во время акции на его голове расписывались любители культуры, как на футбольном мяче. Через день он с некоторым раздражением (скрываемым за гордостью) жаловался на боль в переломанных ребрах, туго стянутых художественным холстом: шутники бросили его, исписанного фломастерами, на литейную решетку.
ххххххххх
Мы тогда привезли в Пушкин муравьев, и я чуть не сгорел вместе с муравьями и погнутым детским велосипедом, подожженный Баскиным. Мне нравится выступать с муравьями – такой сюрреалистический мотив плюс прекрасная визуальная и чувственная составляющая. На белом юношеском теле они вовсе не выглядят жертвами маньяка, напротив, их трудолюбиво-шустрая цивилизация таит неизбывную угрозу засорения культурного ландшафта. Забраться по проходу в нос, выйти на мозг и откусить там что-нибудь им, например, ничего не стоит. Какие они таскают соломинки! Они могут вынесли из дома все иголки! Я принес их в Манеж, они начали уничтожать пирожные в подвале Манежа, залезать в трусы к служителям. На второй день устроители той Бьеннале, испугавшись за целостность шедевров, связи и сигнализации, поклали мой безупречно концептуальный, но беспокойный шедевр в мешок и вытрусили ни то в Неву, ни то под осеннюю липу. Надо ли говорить, что экспозиция современного искусства как-то сразу осиротела. Пригоршня муравьев. Кто бы мог подумать, что это может погрузить нас в хаос!
ххххххххх
Но сначала была тина.
ххххххххх
Высшим пилотажем нашего Тупого искусства проживания была удивительная и дикая вещь, от которой трясло даже Флягина, это попрошайничество в роли убогих у пушек Преображенского собора. Флягину попросту было стыдно. С большей легкостью он бы приколотил себя гвоздями к перекладине, чем встал у калитки с протянутой рукой. Приходилось мне самому брать на себя всю ответственность (и славу) отбивая хлеб у лженищих и калек гражданской войны 1991-2021 годов, пока Флягин гулял по площади, считая голубей. Мне не надо было притворяться, подворачивать ногу, выворачивать шею: я стоял очень прямо, ласково протянув тонкую руку из рукава клетчатого ингиного пиджака: "Подайте ради прекрасного художнику на пропитание ". Текст причитания раз от раза варьировался: то "художнику-авангардисту", то "художнику-постмодернисту", "пропитание" заменялось на "существование", просто на "питание", на "по делам его"; прилагательные "бедному" "нищему" "никчемному" "ущербному" "глупому" "безумному" "русскому" (пару раз я сказал "сербскому" "сербо-хорватскому", но это не прижилось) – были особенно эффектны: я вслушивался в них как в откровение, и в голосе моем уже поселялась какая-то сокровенная истома, и – вот та точка адекватности, полного растворения и полной власти над ситуацией, сверхъизбыточное время художника: милостыни потекли полнозвучной бойкой рекой!
Хватит, хватит, – говорит объятый паникой Флягин. – Против тебя убогие на главных воротах ведут заговор. Надо уходить.
Как быстро пролетела ночь. У нас есть на четыре бутылки пива. Флягин: Да это конечно да. Но с другой стороны, тоже – да: в храм-то ты не входил, не рубил иконы. Художнику на питание. На питание. Вон там, в окошечке всегда свежее. У меня бы не получилось: родители были старообрядцами. Если только: "подайте на землянку" или "на сруб". На Новой Гвинее. Надо бы Козина привести: "подайте на мышеловки" Максимку: "подайте на " Максимку" Только у них тут мафия, у нищих, как везде.
Надо ли говорить что после творческого подъема у пива особый дразнящий вкус и не утоляющий эффект.
Я же это не выдумал говорю я Флягину, что молодым красивым абсурдистам подают охотнее, чем безногим Христа ради. Значит жертва жертве рознь и мир относится к нам с плохо скрываемой симпатией, оберегая от исчезновения. Значит мы нужны в миру миру на последних позициях как закрывающие тыл этакий мистический оберег, фенечка без четкого назначения: авось в ней что-то есть, чем – как бы – черт не шутит. Это-то все (круг бутылкой) "Да будет" а то (неопределенный взмах рукой) "пусть будет" ежели оно есть. Верующий народ не обманешь: кусок хлеба собаке подаст, яичко на пеньке всегда оставит. Но не больше, Флягин Афиногенович, не больше Это тебе не дядюшка Сорос засоривший нашу ниву деньгами что уже вязнет плуг и землепашец заблудился [... ] и тут тема Сороса делается неисчерпаемой.