ххххххххх
Кто нас надоумил подать заявку на грант – неизвестно. Все подают и мы тоже подадим: чем мы хуже других? (вот она ошибка!) Нам это ничего не стоит. Козин: "все равно нам не дадут". Флягин: "а если дадут то пусть дают, им там все равно кому давать". Панин: "надо им зарядить смету на полную катушку, а дадут, не дадут это не наше дело потому что так просто там никто ничего не дает ". Козин: "и тема наша: городская среда". (У Козина уже стоял сваренный из труб конструктивистский памятник дворнику на 13-ой Красноармейской).
Стояла лютая зима. Мы наметили день похолоднее идти в Сорос в переулок Софьи Перовской «за бумагами».
Чинно взяли бумаги, обстоятельно как об деле государственной важности (строительство атомной электростанции) расспросили об деталях и сроках Вышли как мужики озабоченные разнарядкой. Зашли в пирожковую, купили чая и пирожков с капустой (Флягину с рисом), окружили круглый столик с желтым стаканом с треугольными салфетками.
Козин: "Сделаем, так их и так". Флягин: "Время есть. К какому нужно сроку?". Козин: "К I мая. Но лучше пораньше. Хорошо, что мы бумаги взяли самыми первыми» Флягин: "К I мая. Надо думать "
К I мая придумали: "Повелеваем: перенести памятник Петру I работы Фальконе в спальные районы. Козин-Панин-Флягин-Спирихин-Инга Нагель.1998 год. Автобиографии прилагаются".
Проект провалился. Мы дали себе зарок никогда не связываться ни с какими проектами. Однако на следующий год история повторилась – с той лишь разницей, что Сорос дал 4 тыс. долларов: "На Альбом: Среднерусская возвышенная тупость", сочинение Панина, насмотревшегося за год на означенную возвышенность. (См. историю о том как он шел из Москвы по шпалам).
«Неужели не сделаем!» – сказал Панин. «Успеем!» – сказал Флягин. Проект законсервировали, ожидая смерти Сороса, а деньги…разве это деньги?
Флягин: «Электрички истории ходят каждые полчаса. Всегда на какую-нибудь да попадешь». Козин: «А если это была последняя электричка?» Панин: «Куда ты, Афиногеныч, собрался ехать, если ты уже давно приехал?»
Сорос, Альбом, Медный Всадник – до сих пор это еще страшные, проклятые, священные, грозящие ужасом и безумием, слова.
ххххххххх
Если сожалеть о неиспользованных возможностях, то тогда нужно искать на Неве место поглубже. Когда "возможно всё", индифферентное отношение к выбору – наилучшая стратегия для свершений. Никогда не выбирать между зеленкой и фломастером – брать зеленку. Панин любит вспоминать историю, когда наши поклонники, узнав, что мы художники, попросили "их нарисовать" – мы разрисовали их лица попавшими под руку кирпичами, землей.
Проблема выбора существует в тоталитарных дискурсах (например, в критическом дискурсе: Катя Деготь этим постоянно мучается), в ситуации же "подлинности" это вообще не является проблемой. Задача: имеется ряд стульев: какой из них выбрать? Решение: обойдемся без стульев. Логически это конечно некорректно. Как два умножить на два в после обеда в воскресенье равно четырем. Но в поле высказывания, где полем является настоящее чистое поле с колосьями до неба, иероглифический знак движения всегда уже адекватен всей смутной логике большого онтологического проекта. Без гарантий для сомневающихся.
ххххххххх
Я носил с собой в школьном портфеле сковородку и жарил прямо на улицах себе яичницу с луком. Это было таким вольным сочинением на тему пикника в историческом сердце города. Так же это были акции по провоцированию существования параллельных миров: я благополучно жег костры и закусывал на Литейном, Фонтанке в Летнем саду, под Эрмитажем, Университетом, оставляя после себя, как ведьма, горки пепла и куриную скорлупу – и хоть бы раз меня связали и бросили вниз по течению. Напротив, появлялись желающие подбросить топлива или разделить трапезу, сбегать на "Конюшенную в магазин. Но первоначальный толчок происходил от Новой Академии, когда дождливым апрельским воскресеньем Хлобыстин бросил клич "принести всем художникам свои старые (читай: бесполезные) работы, чтобы сжечь их совместно в едином костре на побережье, куда всех желающих доставит специальный ритуальный автобус!" И я пришел со сковородкой с намерением презентировать "Вкусную историю на чужой кухне". Но ни то автобус уже уехал, ни то вообще не предполагалось никакого автобуса, но на Пушкинской было по-воскресному мертво. На нет и суда нет. Значит, будем жечь свои эксклюзивные костры. Акция переименовалась в "Нет аутодафе!" Я попросил Шуру Ляшко быть свидетелем. Шура откликнулся, сделав несколько художественных снимков. Потом я видел в "Художественной воле" более чем скромный (лучше скажем стыдливый) костер новых Академиков с поднятыми почему-то вверх руками участников. Т. е. Изображений, как ни странно, стало больше, чем их было до изобретения Сожжения Изображений.