— А, это ты, Цу, — сказал он, открывая дверь шире для того, чтобы я могла войти внутрь дома. Я поклонилась парню в качестве приветствия и переступила порог. Саске же закрыл дверь за мной, а потом забрал из моих рук куртку, чтобы повесить её в шкаф.
— Ты как? — спросил он, повернувшись ко мне лицом.
— Нормально, кажется, — сказала я, не без волнения наблюдая за его потухшим видом. — А ты?
— Нормально, — бросил он и, пройдя мимо меня, направился на кухню. — Он у себя в комнате, иди к нему.
Я провела его взглядом и вздохнула. А потом, поднявшись по лестнице, прошла несколько дверей и оказалась у нужной. За дверью комнаты было непривычно тихо, но сквозь щелку, проходящей между дверью и полом, я чувствовала, как на мои ноги дул прохладный и свежий воздух.
Я постучалась.
И в тот же миг услышала тихое «входи».
Когда я открыла дверь, меня чуть было не снес сквозной ветер. Большое окно было полностью раскрыто, и длинные белоснежные тюли вмиг разлетелись по комнате. Единственный человек в комнате, что сидел на небольшом кресле спиной ко мне, закрыл книгу, которую он читал секунду назад, а после повернулся ко мне. На его лице появилась легкая и почти незаметная улыбка.
— Ты как всегда невероятно пунктуальна, — заметил он без малейшего намека на сарказм.
Я, мягко хмыкнув, прошла в его комнату и закрыла за собой дверь. Ветер тут же прекратил дуть, и тюль вернулась в исходное положение. А Учиха Итачи не прекращал смотреть на меня.
Я подошла к нему и, наклонившись, поцеловала его в щеку, на что он ответил тем же.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я, садясь на соседнее кресло, которое казалось крошечным по сравнению с его огромной комнатой.
— Превосходно, — тут же ответил он. — Впрочем, в последнее время я чувствую себя более чем хорошо. Но не будем об этом.
— Нет, будем, — тут же возразила я, сжав свои руки в «замок», что не укрылось от его зоркого глаза. — Что тебе сказали в Швейцарии?
— То же самое, что и в любых других больницах мира, — вздохнув, ответил он, внимательно глядя на меня. — Ничего нового.
Я как-то рвано вздохнула, обмякнув в кресле. Опять он что-то пытается от меня скрыть. Ему определенно что-то сказали, и если он не хочет мне говорить, то это точно неутешительное известие.
— Ты же лжешь мне, — сказала я, вновь посмотрев на него.
— Я никогда тебе не лгал, — возразил Учиха с совершенно спокойным выражением лица и такой же интонацией. Впрочем, я прочувствовала еле заметную нотку возмущения в его голосе.
— Даже сейчас лжешь, — буркнула я, отвернувшись от него.
— Основой любых человеческих взаимоотношений является доверие. А поскольку ты не чужой для меня, а очень дорогой человек, то я безмерно доверяю тебе, — сказал он. — Мне действительно не сказали ничего нового в Швейцарии. Тоже самое, но я не хочу вновь напоминать тебе о моем состоянии. Сегодня мне уже пришлось рассказать об этом своим родителям и Саске, и их всех это чрезвычайно удручило, хотя Саске, я думаю…
— Его это удручает не меньше, — тут же твердо сказала я, посмотрев на Итачи. — Он давно простил тебе твой подростковый уход из дома.
Итачи мягко хмыкнул, но спорить не стал.
— И хватит цитировать мне учебник по психологии, — я не смогла сдержать слабой улыбки.
— Я никогда их не читал, — сказал он, а я вздохнула.
— Ну да, конечно.
Учиха хмыкнул, но больше он не улыбался. Какое-то время он смотрел в открытое окно, а после, опустив взгляд на меня, почти незаметно смягчился в лице.
— Подойди ко мне, — попросил он.
Ну разве я могла отказать ему?
Без лишних слов я поднялась из кресла и подошла к нему. Он, осторожно взяв меня за руки, заставил сесть к нему на колени, а когда я сделала это, положив свою голову на плечо, он обнял меня одной рукой, легко прижав к себе.
Мы молчали какое-то время. Я представляла, что он все так же, погрузившись в свои мысли, смотрит вдаль, вглядываясь в его пейзаж.
— Знаешь, меня завтра рано утром кладут в больницу, — тихо сказал Итачи. Я вздрогнула, а он, почувствовав это, обнял меня крепче. — Не бойся, все будет в порядке.
— Здесь, в Японии, надеюсь?
— Разумеется. В больницу твоих родителей.
— Вот как, — тихо сказала я, уткнувшись носом в шею парня. — Значит, тебе стало все же хуже.
— Нет, — сказал Итачи. — Но меня кладут для того, чтобы следить за моим состоянием. В больнице это делать легче, согласись.
— Соглашусь, — сказала я, закрыв глаза.
Какое-то время мы вновь молчали, а я чувствовала, как внутри меня заполняет дикое отчаяние, подобное расползающемуся пятну крови на одежде. Я чувствовала, что жизнь Итачи постепенно угасает, просачивается, как вода сквозь пальцы. Я теряю его, теряю уже очень давно, но я не в силах сделать что-либо. Врачи мира сказали, что могут его не спасти, а я уж тем более. И осознание этого каждый день давит на меня тяжелым и неподъемным грузом.
Я как-то сжалась в его руках, опустилась к его груди и прикоснулась к ней губами, зажмурившись. Я почувствовала, как Итачи опустил голову, чтобы посмотреть на меня.
— Ты плачешь? — спросил он.
— Нет, — совершенно честно ответила я. — Но если бы ты только знал, как сильно я не хочу тебя терять. Мне страшно.
— Я знаю, Цубаки, — сказал он. — Но ты не должна бояться. Если… что-то случится, ты должна будешь перейти через это. Ведь ты сильна, и не раз доказывала мне это.
— Но не настолько, — прошептала я. — Только не в этот раз.
— В этот раз мы должны будем пройти одно из самых серьезных испытаний нашей жизни. Но поверь мне, если я всё же не справлюсь и умру, значит, так нужно было. Ты должна жить дальше, не ради меня же ты жила все это время.
— Я не настолько эгоистична, чтобы кончать жизнь самоубийством, — тихо сказала я, проведя рукой по его груди осторожно, чтобы не причинить ему боли. — Но… моя психика не выдержит. Я знаю это.
— Выдержит, — твердо сказал Итачи, будто бы он мог это знать. — Ты всегда была сильной. И ты должна это пройти.
Говорить ему о том, насколько это сложно, причинять ему этим боль и чувствовать, как дверь, за которой я упорно старалась сдерживать все свои страхи, разрушается, было невыносимо. Я не стала ничего ему отвечать, ибо чувствовала, что конец медленно приближается. Я хотела бы пробыть с ним столько, сколько смогу.
Но то, о чем я думала, он должен знать именно сейчас.
— Знаешь, — совершенно тихо сказала я, — я счастлива, что мои родители заключили договор именно с твоей семьей. Я рада, что мой жених сейчас – это ты.
Готова поспорить, что он улыбается. Но этого я не увижу сегодня…
***
Вернулась домой я поздно вечером. Как оказалось, мои родители вместе с Сарой ужинали за одним столом. Те, наконец, смогли расспросить рыжую о её родителях, поскольку они дружили с ними довольно долгое время. Сара все рассказывала им о чем-то, но как только она увидела меня в коридоре, она радостно улыбнулась. Родители тоже поприветствовали меня с улыбкой, хотя улыбка их показалась мне слегка натянутой.