Но Итачи был спокоен, как и всегда, хотя его глаза выражали всю боль, что он испытывал на этот момент.
— Подойди ко мне, — попросил он, и я вновь, как и вчера, не смела ослушаться. Я подошла к его кровати, сев на её краешек.
Возможно, это наш последний день.
— Сколько времени осталось до начала операции? – тихо спросила я.
— Около получаса, — незамедлительно ответил Итачи, даже не глядя на часы. Внутри меня все перевернулось. Около получаса…
— Я не буду задерживать тебя надолго, – глядя на свои руки, сказала я. – Ты должен побыть со своей семьей.
— Я был с ними ближайшие двадцать два года, – хмыкнул Итачи. – И сегодня утром. К тому же, если они пожелают, они зайдут сюда, вопреки тому, хочешь ли ты побыть со мной наедине, или же нет.
— Но Саске…
— Мы достаточно откровенно поговорили с ним вчера вечером, после твоего ухода. Теперь я действительно верю, что он меня простил, и мне стало легче, как никогда прежде, – сказал Итачи и, протянув руку, накрыл ею мои руки. – А теперь я хочу поговорить с тобой.
Я подняла на него глаза и посмотрела в его лицо. Оно выражало привычные мне спокойствие и невозмутимость.
— Мне не очень приятно возвращаться вновь к этому разговору, но я думаю, что должен тебе сказать это, так как считаю это достаточно важным, – начал Итачи со вздохом. – Если сегодня все же случится непоправимое, и меня больше не будет рядом с тобой, то я все же хочу, чтобы ты продолжила жить дальше. Я хочу оказаться твоей страничкой прошлого. Хочу, чтобы ты двигалась вперед и жила полноценной жизнью. Я хочу, чтобы прошло достаточно много времени, долгие годы прошли, и только тогда бы мы встретились с тобой. Это мое единственное желание по отношению к тебе.
Я поджала губы, чувствуя, что на глаза впервые за долгое время наворачиваются слезы.
— Зачем ты говоришь мне все эти вещи? — проговорила я. — Только не говори мне, что ты сдался.
— Я не сдался, и не сдамся никогда, — нахмурился Итачи, сжав мои руки крепче. — И ты прекрасно знаешь это. Но я должен сказать тебе это, потому что твоя судьба мне не безразлична. Я говорю тебе это по той причине, что ты один из самых дорогих мне людей. Говорю, потому что сильно люблю.
Я никогда прежде не слышала от него таких слов, хотя и знала это. Но слышать от него признание в такой момент было больно и до ужаса приятно одновременно. Эти слова были катализатором моих собственных чувств для меня. Чувство отчаяния захлестнуло меня с новой и невиданной раньше силой. А потому я резко подалась к нему и поцеловала его в губы, чего не позволяла себе раньше. Он не растерялся и не смутился, что было вполне ожидаемо. Положив руку на мой затылок, он углубил этот горький поцелуй, который продлился совсем недолго по моей вине. Не имея больше сил на то, чтобы сдерживать свои эмоции, я оторвалась и положила голову на его плечо, зажмурившись. Слезы все-таки брызнули из моих глаз, а сердце мое билось как сумасшедшее, выкачивая горячую и новую кровь по всему моему телу. Итачи положил свою руку на мой затылок и погладил меня по голове, будто утешая. Но не он должен был меня утешать, а я его. Потому что это он может умереть в таком раннем возрасте, потому что это у него никогда не будет возможности создать полноценную семью, добиться вершин выбранной им карьеры и дожить до старости. Он лишается гораздо большего, чем я.
Но, все-таки, я невероятно эгоистичный человек.
— Теперь мне действительно страшно умирать, — тихо сказал он. — Страшно и совершенно не хочется.
Я думала, что эти слова принесут мне только большую боль, но я почему-то даже была рада, что, возможно, в последние секунды своей жизни он настолько честен со мной. А что еще больше меня успокаивало, что его тяга к жизни не угасла.
Это заставило меня поднять голову и посмотреть на него. Маска его спокойствия, наконец, треснула, обнажая напряжение и беспокойство, которые, конечно, были выражены слабо, но все же они были на его лице. И в первые секунды я растерялась. Но потом быстро взяла себя в руки и улыбнулась. Улыбнулась ради него. Он тоже изобразил подобие улыбки, заставившее мое сердце сжаться еще раз.
Дверь позади нас раскрылась, и я услышала скрип колес кушетки, которую ввозили в палату Итачи.
— Итачи-сан, мы отвезем вас в операционную, — сказала медсестра позади меня.
Итачи глубоко вздохнул, положил руку на мой затылок и соприкоснулся с моим лбом на несколько секунд, прикрыв глаза.
— Держись, — судорожно прошептала я. — Я буду здесь до самого конца.
— Очень на это надеюсь, — так же тихо сказал он.
А потом он открыл глаза и оторвался от меня. Я отошла в сторону, а он встал с кровати и поднялся на ноги. В этот момент в палату вошли его родители и Саске. Медсестра готова была помочь ему лечь на кушетку, но Итачи надел на ноги тапочки и многозначительно посмотрел на недоумевающую девушку.
— Я пойду сам, — твердо сказал он ей, чем ошеломил всех, кто находился здесь.
— Но, может, лучше… — осторожно начала она.
— Нет, — отрезал Итачи.
И никто не посмел ему перечить. Медсестра еле заметно поджала губы и попросила Учиху следовать за ней. Итачи в последний раз обвел взглядом нас, обнялся с матерью, отцом, Саске и только потом со мной. А потом он спокойной и размеренной походкой направился вслед за медсестрой. Мы вышли в коридор, провожая его взглядом. Саске, не выдержав, кинулся следом, но я стояла на месте, решив на этот раз оставить двух братьев наедине. Вот девушка скрылась за поворотом, а следом за ней Итачи и Саске. И внутри меня сразу вдруг стало как-то пусто.
***
Вечерний прохладный воздух охватывал всю меня, успокаивая нервы, мысли и сознание. Я держала в руках нетронутую бутылку газировки, глядя куда-то в ноги.
Неожиданно я услышала тихие шаги рядом с собой, и это заставило меня поднять голову. Саске с совершенно безжизненным выражением лица сел рядом со мной на скамейку, не высовывая рук из карманов. Без лишних слов я протянула ему свою бутылку газировки, и он, подумав с секунду, принял её. Я услышала, как он отвинчивает крышку бутылки, делает глотки, а после вновь закрывает её и ставит на скамью между нами.
Некоторое время мы молчим, не в силах выдавить и слово. Хотя обычно мы всегда находили, о чем поговорить. Когда Итачи ушел из дома, я часто проводила время с Саске, который был младше меня на несколько лет, и мы отчасти были достаточно дружны. Правда эта дружба немного стерлась прошедшими годами.
— Нет никаких новостей? — спросила я хрипловатым голосом.
— Нет, — коротко ответил Учиха. — Но мама сказала, что позвонит, если что-то случится.
Меня передернуло от его слов, и это не укрылось от Саске.
— Замерзла?
— Нет, все нормально, — сказала я. — Хотя…
Без лишних слов брюнет снял с себя ветровку и протянул её мне. Я поблагодарила его и накинула её на плечи. Я почувствовала тепло, исходящее от неё, и вдруг сразу стало намного теплее и легче. Я глубоко вздохнула.
Мы продолжали тихо сидеть, а вечернее небо становилось все более темным с каждой минутой.