Большой Себастьян! Имя, точно острое лезвие, пронзает замерзшего крестьянского парня Афонзо Пулидо. Да, он, конечно, знает, кто такой Большой Себастьян. У него в деревне все знают. Большому Себастьяну писали кузнец Гомец и вдова Нуньес, когда у них забрали сыновей. Себастьяну жаловалась искалеченная в полицейском участке работница Леоне. На Себастьяна и его товарищей возлагали свои надежды крестьяне… А он вот, оказывается, пойман и заперт в этой тюрьме!..
Афонзо и Каскао долго молчат. Ветер старается сорвать с часовых плащи и ревет от злости, что это ему не удается.
Пулидо тяжело вздыхает.
— Говорят, однажды какому-то заключенному удалось отсюда удрать, — шепчет он наконец. — Это сам капрал рассказывал… А что, если вдруг Себастьяну или кому-нибудь из его товарищей тоже удастся убежать?
Афонзо самому страшно от того, что он говорит, но он уже не может остановиться:
— Как ты думаешь, Каскао, может такое случиться?
Каскао бросает окурок, и алый огонек летит куда-то в немыслимую глубь, в грохот океанских валов.
— Нет, парень! Им не уйти, если им не помогут с воли, — говорит он равнодушно. — Ну вот, например, если б кто-нибудь из нас захотел им помочь…
— Что ты, что ты! Да за такое дело наверняка расстреляют, — ужасается Афонзо. Автомат дрожит у него в руках.
— Ну, для того, чтобы расстрелять, нужно еще поймать человека, — отвечает Каскао.
И, бросив эти слова, он поворачивается, делает шаг и тотчас же исчезает во мраке и дожде.
И вовремя. Раз-два, раз-два — бухают солдатские сапоги. Это смена.
Афонзо еле ступает замлевшими ногами. Ах, как хорошо! Сейчас он придет в теплую караулку! Сейчас он снимет с себя тяжелую мокрую одежду и поест горячего супу! И самое главное — он сможет опять поговорить с Каскао, пошептаться с ним, узнать что-нибудь еще о Большом Себастьяне!
3. ПОД ЗВУКИ ПИККОЛО
Антонио бросил монету в отверстие пикколо — раскрашенного механического органчика, — и сразу зазвенели, запели внутри ящика чуть хрипловатые механические голоса:
Антонио огляделся. Снаружи цветной фонарь качался от ветра, как пьяный, и тени от него тоже казались, пробегая вдоль окон. Дождь косыми струями бил в стекла. Зато здесь, в этой полутемной комнате с низко нависающими балками потолка, было тепло и дымно, пахло кислым вином, кофе и табаком от дешевых сигар и рыбацких трубок.
У самой двери на гвоздях, вбитых в стену, топорщились насквозь промокшие куртки и плащи посетителей, и большая лужа с них натекла к порогу. Ближе к стойке висел толстый бурдюк с вином. Он был повешен за шею и при неярком свете казался живым бараном. Немного вина из него пролилось на земляной пол. За дубовыми столами тесно сгрудились люди, тянули из маленьких чашечек крепчайший, черный, как деготь, кофе, пили терпкое вино, курили. Вечером полухарчевня, полукофейня тетки Марии была всегда полна: в селении некуда было больше пойти. В одном углу четверо рыбаков громко спорили о чем-то и с треском стучали по столу крепкими кулаками. В другом сидела компания более сдержанная. Здесь были люди хорошо знакомые Антонио: Франсиско Лопес — отец Карлотты и Педро, старый Карвальо и несколько рыбаков в соломенных шляпах и пестрых шарфах. За тем же столом сидела и местная интеллигенция: аптекарь Гато — маленький и чернявый и парикмахер Арриди — высокий, тощий и растрепанный, он торчал над всеми столами, как матросская швабра. За стойкой перемывала посуду сама тетка Мария — еще нестарая темноволосая толстуха с могучим голосом и руками борца. Антонио покосился на нее, и она понимающе кивнула.
— Карлотта придет, как только подаст ужин коменданту, — сказала она, стараясь изо всех сил говорить шепотом.
К счастью, пикколо в эту минуту рассыпался аккордами и заглушил ее слова.
— Поговори пока с остальными, — посоветовала она.
Антонио подошел к приятелям. Его встретили напряженным молчанием. Люди молча смотрели, как он наливал из оплетенной соломой бутылки мутноватое вино, как пил это вино медленными глотками, как вытирал рукой губы.
— Ну, что нового, парень? — не выдержал, наконец, Франсиско. — Что ты нам привез?