— Вещи мамины собираешь? — Дюллина нога в носке потыкала стоящую посреди пола раскрытую коробку.
— Угу.
— И куда ты их?
— Не знаю. В секонд-хенд сдам, наверное.
— А как повезешь?
— А?
— Ну, права у тебя есть?
— Нет. — Я завис над очередным выдвинутым ящиком. О транспортировке коров и прочего добра, которое я собирался распихать по коробкам, я еще даже не задумывался. Это действие казалось мне чем-то, лежащим далеко за горизонтом событий, — точкой невозврата, за которой ждала непроницаемая тьма одинокого будущего.
— А хочешь, попрошу папу тебе помочь? У него прицеп есть.
Я поднял на нее глаза:
— Да неудобно как-то.
— Удобно-удобно! — Дюлле возбужденно взмахнула полотенцем. — Он с радостью поможет. Ты же знаешь, как он твою маму уважает… — Она замялась, отвела взгляд и прибавила тихо: — Уважал.
Мама действительно была у паромщика Питера, отца Керстин, на особом счету с тех пор, как лет пять назад приняла роды прямо на борту «Меньи». Один местный вез жену рожать в больницу, да вот недовез. Питер обожал рассказывать эту историю, особенно туристам, каждый раз расцвечивая ее новыми сочными подробностями. По его словам, это были самые долгие двенадцать минут его жизни. Столько занимает у «Меньи» путь от Фанё до Эсбьерга. Двенадцать минут.
Я сел на пол, скрестив ноги. Ковырнул трещину в половице. Сказал, не глядя на Дюлле:
— Ладно. Только я не знаю еще, когда закончу. Тут столько всего…
— Понимаю, — быстро ответила она. — Если понадобится помощь, ты только скажи. Я могу паковать. И девчонок еще спрошу. Наверняка кто-то…
— А вот этого не надо! — Я в ужасе вскинул обе руки. Перед глазами мелькнуло зернистое, размытое фото, отправленное мне с неизвестного номера: я на траве со спущенными штанами и идиотски блаженной улыбкой. Поперек — красная надпись «Уже не девственник!» и эмодзи в виде довольного кролика.
Оригинал снимка, конечно, был гораздо более четким, просто мобильник, купленный в «Билке» за сто крон, не мог отобразить его качество. Но, даже разбитый на пиксели, я был вполне узнаваем. Эсэмэску я получил в понедельник, когда пришел в гимназию после незабываемого дня рождения. Как оказалось, на тот момент я оставался единственным, кто не знал, что странного паренька из второго «Г» — ботана-зожника с боязнью соцсетей и по совместительству последнего девственника на потоке — на спор напоили и отминетили.
Фоток наверняка было гораздо больше — на какое-то время я стал звездой «Снапчата», прославился на всю гимназию. Полагаю, единственной причиной, по которой меня не забуллили насмерть, была жалость. Как-то не по приколу ржать над человеком, у которого мать от рака умирает. Пусть даже этот человек — лузер и фрик.
Дюлле прикусила губу, отложила полотенце на журнальный столик и сделала шаг ко мне.
— Ноа, ну прости! Я правда не знала, что они затевают. А когда все поняла… Я пыталась их остановить, правда. Но меня не слушали. Пока ты не взбесился, и пока я им про маму твою не сказала. Я им тогда чего только не наговорила. И они обещали все фотки удалить. Честно. И многие сто процентов так и сделали.
— Но не все.
Я отвернулся, выдвинул очередной ящик. И наткнулся там на мамины клубки и спицы. В последнее время она увлеклась вязанием. Говорила, это ее отвлекает и много сил не требует. Она постоянно вязала теплые шарфы для меня. Что-то посложнее у нее пока не получалось. Этот она так и не закончила. Наверное, шарф лежал на столике, а я запихнул его в ящик перед приходом гостей. Я протянул руку и погладил немного колючую разноцветную шерсть. Пробормотал себе под нос:
— Да какая теперь разница.
Но Дюлле услышала.
— Очень большая! — Внезапно она присела рядом со мной, попыталась поймать мой взгляд. — Слушай, даже Эмиль потом пожалела, что согласилась во всем этом участвовать. Ты ведь ей нравишься на самом деле. Просто…
— Так это все-таки Эмилия была? — усмехнулся я горько. Ну ни хрена себе ангелочек!
— А ты не знал? — На круглом лице Дюлле отразилось искреннее удивление.
Я молча закрыл глаза. А как мне было узнать? Спрашивать у всех блондинок с вечеринки? Это при том, что стоит мне попросить у соседки по парте банальную резинку, в смысле стирательную, как я начинаю запинаться и мямлить, а уши превращаются в Даннеброг[5]? Это с Дюлле я могу более-менее адекватно общаться, так и то только потому, что знаю ее чуть ли не с детского сада — он у нас один на весь остров, как, впрочем, и школа. Поначалу я, конечно, пытался интересоваться у парней, но надо мной только ржали или давали полезные советы типа попробовать повторить со всеми чиксами класса по алфавиту и сверить ощущения.
5
Даннеброг — датский флаг, красное прямоугольное полотнище с изображением белого скандинавского креста.