— Да, мне всегда хотелось там побывать.
— Ты и не представляешь себе, что это за джунгли.
— Я не боюсь. Женщины бывали в джунглях, значит, я тоже могу. А ты, может, найдешь нужные деревья, не дожидаясь сезона дождей. В пятьдесят четвертом году ты ничего не ждал.
Я покачал головой.
— Ты не знаешь, что я перенес, пока летал над джунглями и потом, когда вывозил деревья. Счастье мое, что мне удалось раздобыть быков, что поблизости не было больших болот. Деревья надо было искать в устьях или на берегах рек, к тому же достаточно полноводных, чтобы они могли унести срубленный ствол. Нет, придется ждать, иного выхода нет. Я и подумать не могу о том, чтобы снова ехать в Эквадор на поиски бальсы. Слишком дорого это обходится: лихорадка, москиты и неизменное «маньяна», если вам нужна помощь местного населения. «Маньяна» означает «в будущем году».
— И все же я бы поехала…
— Ну, ты бы поехала хоть к черту на рога.
— Нет, просто мне кажется, что, пока ты не поедешь и не займешься поисками сам, ничего не получится.
Однажды мы снова отправились на пляж понежиться на песке. В одном месте пришлось перебираться через трубопровод. Он подводил воду к бассейну яхт-клуба, примерно в миле от берега, около Кэмп-Педлтона. Я положил руку на огромную трубу, чтобы перелезть через нее, и тут-то меня осенило. Трубы! Вот что мне нужно!
— Тэдди! — воскликнул я. — Вот они — мои бревна! Я возьму трубы!
— А будут ли они плавать? Железо ведь! — усомнилась Тэдди.
— Ну а как же плавают корабли с металлической обшивкой? Линкоры, например, имеющие стальную броню толщиной в фут?
— Ну, это совсем иное дело.
— Не волнуйся, трубы будут держаться на воде. Как это мне раньше не пришло в голову! — Я поднял камушек и ударил по трубе. — Ничуть не хуже бревна!
Я смотрел на трубы, сваренные в длинную цепочку, тянувшуюся вдоль побережья, прислушивался к шумам внутри них — к журчанию бегущей воды и стуку гальки и песка о стенки. «Эти трубы тяжелые, — думал я. — Мне такие толстые ни к чему, но потоньше вполне подойдут… И где я раньше был!»
Через несколько недель мы обзвонили в Нью-Йорке все фирмы, занимавшиеся продажей труб. Весь день нам некогда было передохнуть… Столы, шкафы и даже полы были буквально засыпаны письмами, рекламами, номерами телефонов и записями, что нужно сделать. Наша машинка трещала всю ночь напролет. Я отправился в Айленд-Сити к мастеру, делавшему паруса для «Семи сестричек». Не посоветует ли он, где можно построить плот?
— Напротив, через улицу, — ответил он. — Другого места здесь я не знаю.
На огромной верфи под навесами и в сараях стояли яхты и моторные катера, зачехленные на зиму.
— Располагайтесь, как хотите, — сказали мне. — Можете хоть завтра начинать.
Но как работать под открытым небом, на снегу толщиной два фута, около залива, скованного льдом? Снег стает в лучшем случае в конце апреля, а был еще канун Рождества. Тогда мы нашли более подходящее место — в штате Нью-Джерси. После долгих споров мы решили построить тримаран[6] — этот плот, известный еще в древности, последнее время вошел в моду. Договорившись о размерах, мы приступили к делу.
Плот состоял из трех плоскодонных понтонов длиной двадцать футов каждый, средний из которых несколько выступал вперед. Длина плота по ватерлинии составляла около тридцати четырех футов, ширина — около двадцати. Понтоны соединялись шестидюймовой стальной трубой, которая опоясывала их поверху и скрепляла поперечные брусья. На эту раму была настлана палуба из лучших двухдюймовых досок орегонской сосны, используемых на авианосцах. Грот-мачта имела высоту около тридцати восьми футов. К ней крепился рей длиной восемнадцать футов с гротом. Задняя мачта имела высоту двадцать футов, а утлегарь[7], на котором был закреплен грота-штаг, возвышался над палубой на десять футов.
За мачтой находилась каюта для провизии, карт, секстанта, хронометров, фотоаппаратов и пленок — словом, для того имущества, которое нельзя было оставлять на палубе. Каюта, имевшая около семи футов в длину и пяти в ширину, обеспечивала крышу над головой и мне. Понтоны были заполнены полюретеном. Заливали его в жидком виде, но потом он затвердевал, заполнял все пространство и превращался в твердую коркообразную массу, не пропускающую воду. Благодаря этому плот не мог затонуть, даже если бы за продолжительное плавание понтоны проржавели или я наткнулся на скалы или рифы. У меня было два руля поворота — по рулю на каждый понтон в кормовой части. В остальном плот не отличался от «Семи сестричек».
6
Тримаран — судно, плавучесть которого обеспечивают три жестко скрепленных отдельных корпуса.
7
Строго говоря, рангоутное дерево, называемое автором утлегарем, следовало бы называть бушпритом.