Возможно, Петрарка видел фрески Арены; несомненно, он ценил Джотто, поскольку в своем завещании оставил Франческо да Каррара Мадонну «работы этого превосходного художника Джотто, картину, красота которой… удивляет мастеров искусства».28 Но в то время его больше интересовала литература, чем искусство. Должно быть, его подтолкнуло известие о том, что Альбертино Муссато, гуманист еще до Петрарки, был коронован как поэт-лауреат Падуи в 1314 году за написание латинской драмы «Эцеринис» в стиле Сенеки; насколько нам известно, это была первая пьеса эпохи Возрождения. Несомненно, Петрарка посещал университет, который был благородной гордостью города. В то время это была самая знаменитая школа в Италии, соперничавшая с Болоньей как центр юридической подготовки и Парижем как очаг философии. Петрарка был потрясен откровенным «аверроизмом» некоторых падуанских профессоров, которые ставили под сомнение бессмертие индивидуальной души и говорили о христианстве как о полезном суеверии, отброшенном образованными людьми.
В 1348 году мы находим нашего неугомонного поэта в Мантуе, затем в Ферраре. В 1350 году он присоединился к потоку паломников, направлявшихся на юбилей в Рим. По дороге он впервые посетил Флоренцию и завязал сердечную дружбу с Боккаччо. Впоследствии, по словам Петрарки, они «делили одно сердце».29 В 1351 году, по настоянию Боккаччо, флорентийский синьор отменил эдикт, конфисковавший имущество сира Петракко, и послал Боккаччо в Падую, чтобы тот предложил Петрарке денежное вознаграждение и профессорскую должность во Флорентийском университете. Когда он отклонил предложение, Флоренция отменила отмену эдикта.
VI. GIOTTO
Средневековую Флоренцию трудно не любить,* Она была такой жесткой и горькой в промышленности и политике; но ею легко восхищаться, ведь она посвятила свое богатство созданию красоты. Там, во времена юности Петрарки, эпоха Возрождения была в самом разгаре.
Он развивался в стимулирующей атмосфере деловой конкуренции, семейных распрей и частного насилия, не имеющей аналогов в остальной Италии. Население было разделено классовой войной, а сам класс был расколот на фракции, беспощадные в победе и мстительные в поражении. В любой момент перебежка нескольких семей из одной партии в другую могла склонить чашу весов власти. В любой момент какой-нибудь недовольный элемент мог взяться за оружие и попытаться сместить правительство; в случае успеха он ссылал лидеров победившей партии, обычно конфисковывал их имущество, иногда сжигал их дома. Но эти экономические распри и политические волнения не составляли всей флорентийской жизни. Хотя горожане были больше преданы своей партии, чем своему городу, они гордились своим гражданским чувством и тратили большую часть своих средств на общее благо. Богатые люди или гильдии оплачивали мощение улиц, строительство канализации, улучшение водоснабжения, строительство общественного рынка, создание или улучшение церквей, больниц или школ. Эстетическое чувство, столь же острое, как у древних греков или современных французов, направляло государственные и частные средства на украшение города архитектурой, скульптурой и живописью, а также на внутреннее убранство домов этими и десятком других мелких искусств. Флорентийская керамика в этот период лидировала во всей Европе. Флорентийские ювелиры украшали шеи, груди, руки, запястья, кушаки, алтари, столы, доспехи, монеты ювелирными изделиями, интарсиями, гравированными или рельефными узорами, непревзойденными ни в ту, ни в какую другую эпоху.