Вазари полагал, что Донателло был в числе художников, выбранных для создания пробных панелей для дверей баптистерия; но Донателло в то время было всего шестнадцать лет. Ласковое уменьшительное имя, которым его называли друзья и потомки, обозначало Донато ди Никколо ди Бетто Барди. В мастерской Гиберти он научился своему искусству лишь частично; вскоре он стал самостоятельным, перешел от женственного изящества гибертианских рельефов к мужественной круглой скульптуре и произвел революцию в скульптуре не столько благодаря принятию классических методов и целей, сколько благодаря бескомпромиссной верности природе и тупой силе своей оригинальной личности и стиля. Он был независимым духом, таким же жестким, как его Давид, таким же смелым, как его Святой Георгий.
Его гений развивался не так быстро, как у Гиберти, но достиг большего размаха и высот. Когда он созрел, то породил шедевры с безрассудной плодовитостью, пока Флоренция не была населена его статуями, а страны за Альпами не отозвались на его славу. В двадцать два года он соперничал с Гиберти, вырезав для Сан-Микеле фигуру святого Петра; в двадцать семь он превзошел его, добавив к этому сооружению святого Марка, такого сильного, простого и искреннего, что «было бы невозможно, — говорил Микеланджело, — отвергнуть Евангелие, проповедуемое таким прямым человеком, как этот».*42 В двадцать три года Донателло поручили вырезать Давида для собора; это был лишь первый из многих Давидов, сделанных им; тема никогда не переставала радовать его фантазию; возможно, его лучшей работой является бронзовый Давид, заказанный Козимо, отлитый в 1430 году, установленный во дворе дворца Медичи, а теперь находящийся в Барджелло. Здесь обнаженная фигура в круге дебютировала в скульптуре Ренессанса: тело, гладкое, с упругой текстурой юной плоти, лицо, возможно, слишком греческое в профиль, шлем, безусловно, слишком греческий; в этом случае Донателло отбросил реализм, дал волю воображению и почти сравнялся с более известной фигурой будущего древнееврейского царя, выполненной Микеланджело.
С Крестителем он не добился такого успеха; это была мрачная тема, чуждая его земному духу; две статуи Иоанна в Барджелло безжизненны и нелепы. Гораздо прекраснее каменный рельеф головы ребенка, названный без всякой причины Сан Джованнино — юный святой Иоанн. Георгий в том же Салоне Донателлиано объединяет весь идеализм воинствующего христианства со сдержанными линиями греческого искусства: фигура твердо и уверенно стоит на ногах, тело зрелое и сильное, голова готически овальная, но в то же время предображающая классического Брута Буонаротти. Для фасада собора во Флоренции он сделал две мощные фигуры — Иеремии и Хаббакука, причем последний был настолько лысым, что Донателло назвал его lo Zuccone, «большая тыква». На Лоджии деи Ланци бронзовая Юдифь Донателло, выполненная по заказу Козимо, все еще размахивает мечом над Олоферном; одурманенный вином генерал спокойно спит перед своим обезглавливанием; он мастерски задуман и отлит; но юная тиранида, перегруженная драпировкой, подходит к своему подвигу с неподобающим спокойствием.