Водоем
Как хорошо! Шумит вода,
В дубраве горлица воркует,
Недаром мы пришли сюда,
И ветер нас с тобой целует.
Как хорошо! И мы уйдем,
И вместо нас придут другие.
Беды не будет: в водоем
Слетают капли дождевые.
Память
In vino veritas
Чем себя утешить?
Только память ―
Идол неразлучный мой ―
Жаркое повстанческое знамя
Поднимает на вершине снеговой.
Чем себя потешить?
Только этим,
Бедняку доступнейшим вином:
Десять строк у стойки, на рассвете
В дивном одиночестве моем.
Баллада
Страшное дело. Черная ночь.
С ведьмой жила черноокая дочь.
Дева была холоднее, чем лед.
А под окошком, всю ночь напролет,
Старая ведьма водила коня:
Конь мой потом не глядел на меня.
«Святого Лазаря вокзал…»
Святого Лазаря вокзал,
И звездная дорога,
Опять на поезд опоздал,
Задумавшись немного.
Опять уходят поезда
И с грохотом, и с дымом,
Но путеводная звезда
Меня уводит мимо.
«Печальный день, похожий на разлуку…»
Печальный день, похожий на разлуку,
Ушел в туман и не придет назад.
Уже не видя, узнаю по звуку
Начавшийся в тумане листопад, ―
Каким-то чудом долетевший шорох
Внезапно сиротеющих лесов,
Какой-то сонный отголосок хора
Таинственных древесных голосов.
Бунт
Качаясь на плотах, висели казаки,
Спускаясь вниз по Дону караваном
Судов, еще не виданных в степи.
Река несла их бережно.
В пустыне
Все было тихо.
За Пяти-избянской
Плоты пошли быстрее.
По низовью
Встречали их достойно казаки
Церковным звоном.
На юртах Черкасска,
У берегов стоял большой майдан,
На все майданы непохожий.
Молча
Все разом опустились на колени:
Земной поклон плывущим казакам.
Кукан
Разрозовевшийся восток,
Заветный час подходит ближе,
Заволновался поплавок,
Который был так неподвижен.
Любить легко, но надо знать ―
Всему есть опыт и наука;
Нельзя лещенка подсекать,
Когда клюет большая щука.
Непрекращающийся клев
Надежд веселых не обманет.
О, как велик уже улов,
У ног плывущий на кукане!
Неспешно пролетает день,
Похожий на большую птицу,
И вечер ― розовый плетень ―
Зовет к покою прислониться,
Колышет медленную зыбь,
Кукан баюкает на зыби…
Я выпущу на волю рыб,
Верну свободу каждой рыбе.
Но мой порыв пойдет ли впрок,
Напомнит им о смерти либо?
Не поведет ли поплавок
Уже наказанная рыба?
Вот так, побывшие в плену
Не сразу доверяют воле,
И пережившие войну
Опять твердят о ратном поле.
Вертеп
В самой темной, снежной, непробудной,
Бесконечно затянувшейся ночи
Вдруг почувствовать торжественно и чудно
Глазу недоступные лучи.
Вдруг увидеть голубые дверцы
В тот вертеп, где расступилась тьма,
И твое младенческое сердце,
Двухтысячелетняя зима.
Кузнечик
Все мы с детства знаем: к Рождеству
Все на свете и чудесней, и добрее.
Снег, упавший на опавшую листву,
Под листвой кузнечика согреет.
И на елках, зеленеющих вокруг,
Разноцветные зажгутся свечи.
Рождество, мой музыкальный друг.
Рождество, мой дорогой кузнечик.
И скрипач весною с торжеством
Воскресение прославит в песне.
Все мы с детства знаем: Рождеством
Все необычайней и чудесней.
«Веял ветер. Осыпался колос…»
Веял ветер. Осыпался колос.
Среди звезд плыла на юг комета.
Был твой нежный, потаенный голос
Голосом с другого света.
Перечислены давно все звезды,
Наливаются и осыпаются колосья;
Но как редко сквозь привычный воздух
Ветер музыку нездешнюю доносит.
«О главном, непокорном ― о стихах…»
О главном, непокорном ― о стихах,
О ненаглядном ― о природе,
Вновь расцветающих цветах,
О драгоценном ― о свободе
Ты говорил. Сибирских лагерей
Вотще осталось угнетенье.
Христос Воскрес! И все нежней
Ты веришь в праздник воскресенья.
«По крутогорью бродят овцы…»
По крутогорью бродят овцы,
Ища промерзлую траву.
Туманный день. Не греет солнце.
Палю костер и пса зову.
Иди, мой пес, сюда погреться.
Смотри, какая благодать!
Вот так бы сердцу разгореться
И никогда не остывать.