Дэвид замер на месте, буквально онемев. Это было невероятно! Богиня красоты и совершенства, чувственности и вожделенья; при всём при этом она ещё и вращалась…
21. Лаборатория
Дэвид при входе случайно сломал одну сосульку, ту, что росла снизу, из ледяной кромки пещеры. Лёд даже не сделал попытки растаять; застывший не одно тысячелетие назад, он лишь сковал руку Дэвида, и космодесантник был вынужден разжать пальцы.
За пещерой начинался каменистый грот с множеством выходящих из него ходов. Это место было больше похоже на лабиринт, чем на жилище человека, и Дэвид решил вернуться назад.
Тщательно обследовав стены коридора, он обратил внимание на то, что в пещерах воздух не застаивался, не отдавал гнилостью, — значит, отсюда был ещё один выход, куда, по всей вероятности, и скрылся ребёнок. Дэвид ступил во второй тоннель и, дойдя до первой развилки, понял, что взял след. Коридор начал постепенно расширяться; стены всё больше расходились в стороны, и Дэвид, по сравнению с самым началом пути, уже ни за что не задевал. Но вот тоннель оборвался. Перед Дэвидом возникла стена без всякого намёка на выход. Он сразу почему-то вспомнил про дверь, запаянную на космической станции, и отпрянул, представив, что именно здесь может снова встретиться с роботоподобными существами. Но привычным жестом рука скользнула к кобуре; волнения как не бывало, Дэвид был уверен в себе. Он подошёл вплотную к двери, притронулся к ней и… немедленно отскочил в сторону. Раздался шум невидимых механизмов, и огромная полукруглая плита размеренно поползла вверх, освобождая вход. Дэвид даже растерялся перед тем, что увидел за ним.
Это была лаборатория. Блестящие полы, залитые светом приборы, расчётные устройства и ещё много такого, о предназначении чего Дэвид — опытный космодесантник — не имел ни малейшего понятия. И среди всего этого изобилующего набора электронных датчиков, пестревших диаграммами, среди изредка позванивающих машин, выдающих отчёты на металлизированных листах, в центре зала на кресле с откинутой спинкой восседал учёный. Дэвид сразу отметил неземную пропорцию его тела; но уже в следующее мгновение тело человека было повёрнуто к нему, и учёный спросил Дэвида:
— Кто ты? Тот ли ты человек, что был перенесён нами со станции?
— Да, я именно тот, о ком вы говорите, — ответил Дэвид, сразу разобравшись, что к чему.
— Хорошо, — ответил учёный. — Мы тебя давно ждём.
Человек не раскрывал рта, а обменивался с Дэвидом взглядами, однако в ушах космодесантника чётко звучал его голос. «Телепатия», — сделал вывод Дэвид. Кое-какие навыки в этой области у него были, но не на таком уровне, чтобы он мог часами непринуждённо беседовать одними глазами. Дэвид просто принял предложенный ему стиль разговора, и продолжал говорить нормальным человеческим языком. Учёный тем временем представился.
— Узар, — коротко назвал он своё имя, и дополнил: — Главный сотрудник отдела наукоёмких областей левого крыла внутриимперских исследований.
Дэвид счёл нужным назвать себя. После этого Узар сказал:
— Мы уже давно были готовы к встрече, но тебя, Дэвид, долго не было; да и появиться ты должен был через другой, наземный вход. Кстати, мне до сих пор не ясно, как тебе удалось миновать силовое поле, окружающее подступы к лаборатории. Но с этим я разберусь позднее.
Он испытующе поглядел на Дэвида:
— Ты ничего не заметил странного по дороге сюда?
— Нет, — соврал Дэвид.
— Ну и хорошо, — сказал учёный с вздохом облегчения. — Тогда рассказывай свою историю.
Дэвид изложил её вкратце, правда, ни словом не обмолвившись о храме. Всё внимательно выслушав, Узар кивнул.
— Мы поняли, что у тебя неприятности. Тебя выдали эмоции. Приборы, ведущие постоянное наблюдение за поверхностью планеты, отметили резкое увеличение потенциала. Наша планета очень чувствительна к появлению новых обитателей. Она способна менять свой облик, проверяя и испытывая их. Скажу больше, для неё рождение или смерть любого живого существа — факт не демографический, а нравственный; если ты можешь в это поверить.