подлокотники — он тщательно набил их клетчатыми одеялами и газетами
— это был стул, который он нашел в давние времена на одной из старых ферм, и с тех пор он занял почетное место внутри его хижины, лицом к глухому оконному проему; он сел среди шерстяных одеял, завернулся в них вместе с газетами, выключил фонарик и в наступившей темноте вызвал к жизни мать дочери, вызвал к жизни её, и он задрожал, потому что в тот момент, когда он вызывал её, когда перед ним возник образ этой женщины, когда в этом воспоминании перед ним снова возникло лицо этой женщины, и он увидел её глаза, он сразу понял, что за всем этим стоит она, что она всё подстроила, она всё подстраивала прямо сейчас, девушка явно уже вернулась в город и, сообщая матери по телефону о последних событиях, он видел взгляд женщины, слушавшей рассказ, и видел, что она уже ломала голову, гримасничала, поджимала губы – она умела так бесконечно отталкивающе поджимать губы всякий раз, когда с совершенно неоправданным превосходством слушала какой-нибудь неблагоприятный для неё рассказ, – в такие моменты, когда она улыбалась, Ярость кипела в ней, но эта улыбка на самом деле означала, что зачинщик этих дурных вестей скоро достигнет своего конца, она устранит его, и она уже знала как, у нее была пугающая способность видеть насквозь любого человека, с которым ей довелось столкнуться, и немедленно находить слабое место этого человека, а именно, предполагаемые пути продвижения вперед для нанесения удара по врагу, и именно поэтому на ее лице появилась эта надменная улыбка, улыбка, которая заставляла его дрожать от холода с момента их знакомства, — краткая, но от этого еще более зловещая, — эта улыбка указывала, что она точно знает, как расправится со следующей жертвой, которая попадется ей на пути, и на этот раз ею оказался он, снова он, потому что, на свою беду, он сам накликал на себя эту участь; Сначала он этого не осознавал, но всю жизнь накликал на себя эту судьбу, и в тот момент, осознав, в какую ловушку он попал с этой женщиной, он почувствовал необходимость бежать. Конечно, трудно сказать, как именно он накликал на себя эту судьбу, может быть, лучше всего было бы считать, что все началось с того момента, когда женщина окинула его внимательным взглядом с ног до головы в баре столицы, где из-за скуки на посольском приеме он напился
— и желая дальнейшего опьянения — пришел однажды вечером, скорее всего, именно это первое тщательное исследование определило его судьбу, и
причём на всю жизнь, потому что тогда, когда он от неё сбежал, она довольно быстро дала ему понять, что по-настоящему сбежать ему никогда не удастся, что она, эта женщина, будет вечно — до конца его дней — преследовать его, мучить его вечно, она будет преследовать его в форме денежных претензий, и в этой форме денежных претензий она будет его мучить, и эта пытка будет становиться ещё ярче от оскорбительных посланий, которые ранили его тем более, что ему было унизительно читать такие грязные письма, эти письма тянули его в мир, к которому он чувствовал только отвращение, письма, соответственно, в которых звучали только самые грязные слова о том, что, да какой же он, профессор, паршивец, что бросает ребёнка на произвол судьбы, ребёнка, который был его, но которого он отрицал, ну, перед всеми заинтересованными лицами было очевидно, что он бежит не от ребёнка, а от этой женщины, но всё это было напрасно, и он чувствовал это и сейчас, сидя здесь, сгорбившись на кухонном стуле с подлокотниками, он пристально смотрел в кромешную тьму на слепое окно, на панель Hungarocell, пытаясь понять, что же она задумала на этот раз и как эта женщина собирается с ним разделаться.
В то время он много думал о проблеме двери, но она нисколько не вызывала у него таких умственных усилий, как проблема окна, потому что поначалу он считал, что для такой хижины, как эта, берлога, сарай, хижина – какое-то время он называл её всеми этими именами, и только к середине второго месяца, в 4:14 утра, он окончательно определился с её названием, – в стене такой хижины было бы ошибкой делать окно, так он считал, потому что зимой это было бы решительно нелогично, рассуждал он, а летом оно не спасёт от жары, он обдумывал этот вопрос так и этак, но лишь постепенно осмеливался признать себе, что основная проблема с окном заключается не в тех или иных практических преимуществах или недостатках, а в самом принципе окна , который его очень беспокоил, а именно не то, что в окно можно смотреть, а то, что из этого окна всегда можно смотреть — и он не планировал тот образ жизни, который он себе избрал здесь, в терновнике, чтобы глазеть и таращиться в окно, непрерывно подглядывать в мир, который он полностью отверг, — так обстояло дело в начале; но окно все-таки появилось, и это благодаря тому, что он понял, что с точки зрения защиты ему действительно необходимо иметь возможность выглянуть в любой момент, а именно