ну, ты понял — понял, сказал другой, потом они немного помолчали, оба закурили по новой сигарете, ну, лысый сказал, но нам всё ещё нужны наличные, эта пачка сигарет заканчивается, и без наличных не получится, почему бы и нет, тот, что с ирокезом, сказал, хочешь заплатить? где? нам не нужно нигде платить, я покажу тебе — конечно, ты мне покажешь, конечно, лысый ответил — да, я тебе покажу, вмешался парень с ирокезом, следуй за мной, и ты научишься, блядь, потому что мне нужна сигарета, там будет сигарета, и нам нужно сесть в поезд, мы сядем в этот поезд, потому что нам нужна жратва, мы достанем жратвы, а если нам нужна наркота, нам нужен снег, нам нужны бабки, мы достанем всё, что нам нужно, просто слушай, блядь, и смотри, как я это делаю, потому что мы не Не нужна никакая добыча, не нужны никакие наркотики, если у меня есть моя девушка, то этого достаточно , он продекламировал рифмованную строчку и начал двигаться среди деревянных поддонов, потому что он всегда был действительно хорош в этом, даже будучи маленьким ребенком, все понимали, что он должен был стать рэпером, но для этого нужно настоящее оборудование, а в Детском доме его было не так уж много, поэтому он читал рэп бесплатно, без какого-либо оборудования, просто читал рэп о том, что приходило ему в голову, но теперь, сказал он, он попытает счастья в Пеште, и — он выпустил дым длинным следом перед собой, и его взгляд стал мечтательным, как у человека, который ясно видит, о чем говорит — первое место, куда я войду, понял? и я поднимусь на сцену, как Эминем, и тогда все поймут, кто этот сосунок, никто не назовет меня деревенщиной без мамы, ты понял, они будут просто слушать каждое мое слово и ждать меня, потому что у них отвиснет челюсть, я так разбогатею, понял? и он сказал лысому: я и тебя туда отведу, не бойся, ты держи мне микрофон, не бойся; бля, хоть бы уже этот гребаный поезд пришел, но я ничего не слышу, а когда этот поезд придет, мы поедем в Чабу, потом в Пешт, бля, а если доберемся до Пешта, — он сильно похлопал своего спутника по спине, успокаивающе, — то Ханаан здесь.
Об этом сразу же объявили в сводках новостей на станции Кёрёш 1; поэтому, поскольку все уже тогда об этом слышали, возможно, не было необходимости сейчас вдаваться в подробные объяснения — мэр начал говорить, когда, наконец, и он сел в большом конференц-зале
— но прежде чем он начнет это заседание, на которое он, по сути, созвал сегодня расширенный Гражданский комитет, мэр сказал, что он был бы очень признателен, если бы все здесь точно оценили ситуацию, потому что во всем этом есть и личное измерение, и это личное
измерение было, по сути, им самим — ведь о нем говорили, всего несколько дней назад, что он душа города, его душа, именно это слово наши сограждане произносили на улицах, останавливая его повсюду и сжимая ему руку; а теперь все отворачивались, увидев его, и почему, гневно спросил мэр, он, может быть, хамелеон или что-то в этом роде, за какие-то несколько дней превратился в совершенно другого человека? — нет, он решительно покачал головой; он был тем же самым человеком, каким был всегда, он не изменился; он был, если они того пожелают — и здесь он действительно попросил своих коллег из оппозиции, только в этот раз, не прерывать его — он все еще был душой города, потому что без него (он осмелился, без лишней скромности, заявить об этом) город развалится — но это уже случилось, вставил один из наиболее остроумных делегатов оппозиции, — и вот он здесь, прямо с ними, чтобы убедиться, что этого никогда не случится, и вот они тоже здесь, сказал мэр, теперь поворачиваясь к собравшимся и медленно оглядывая всех — потому что только вместе, собравшись как один, они могли справиться с этой сложившейся ситуацией, потому что была ситуация — я думаю, это выражение использовал бы начальник полиции — и он посмотрел на полицейского, сидевшего рядом с ним в крайней степени скуки, но тот не сделал никаких заявлений — так что я теперь жду ваших замечаний, сказал мэр; но прежде чем кто-либо успел это сделать, он добавил, что хотел бы подытожить свой предыдущий ход мыслей о том личном измерении, на которое он намекнул, теперь он хотел бы объявить самым решительным образом, что нет никаких доказательств того, что он произнёс какую-либо речь на вокзале, и он сказал это репортеру Körös 1 (когда она ещё шла в эфире, конечно) — но даже если бы он где-либо и произнёс речь, состоящую из нескольких слов, даже тогда никто не смог бы утверждать, что он произнес какие-либо слова, которые он не подтвердит «ныне и навсегда», хотя этим он не имел в виду, что из его уст вообще вырвалась какая-либо речь, потому что — скажите мне честно, сказал он — разве он не был прав, когда утверждал, что в этом хаосе невозможно было услышать ни единого звука, не говоря уже о таких голосовых связках, как у него, и он не хотел сейчас шутить на свой счёт, поскольку у него не было особого настроения шутить, но с этим его рупором речь, приходящая от него было бы совершенно не слышно в хаосе, который там начался, когда барон прибыл на поезде, и сложилась ситуация, которую нельзя было охарактеризовать никаким другим словом, кроме как анархия, да, повторял он, анархия, хаос, и он тут же добавлял, чтобы