ЯВЛЯЮТСЯ
МОЙ
ПАПА
а затем он быстро обменял первый и второй листок бумаги и прочитал следующее:
ЯВЛЯЮТСЯ
ТЫ
МОЙ
ПАПА
и вопросительные знаки были добавлены им самим в том сердце, которое на мгновение остановилось, в том сердце, которое было его и которое, как он верил, остыло давным-давно, и у него не было другой работы, кроме как продолжать качать кровь по его органам, — он поставил одно слово на место другого, а затем он поставил другое обратно на место первого, но он не мог решить, какой вариант имела в виду девушка, и пока он боролся там, в хижине, там, на поляне, в темноте, все еще были пять важных листков бумаги, хотя он их не нашел, и, возможно, они были бы полезны, потому что, если бы он разложил их в правильном порядке, он бы расшифровал это: «Я зарублю тебя, большая шишка!»
На следующее утро на рассвете он уже был на своем посту за пультом Hungarocell, прислушиваясь к тому, что там происходит, но не было никакого шума, ничего, ничего, что указывало бы на то, что они вернутся, хотя он был убежден, что они вернутся, как он мог не быть в этом убежден, отчасти потому, что из-за вчерашних событий полиция теперь наверняка явится, отчасти потому, что теперь стало ясно, что в отношении девушки это было отнюдь не случайно.
конец; он сидел за пультом Hungarocell, как будто в ситуации обратной охоты, когда жертва, затаившись в своем укрытии, ждет, когда придут охотники, но, что ж, он ждал напрасно, потому что охотники на эту добычу просто не хотели приходить, прошло 6:10, затем 6:50, затем 7:20 и, наконец, 8:20
прошло и оно, на улице совсем рассвело, а он все сидел и тщетно пытался прислушаться, там никого не было, потому что он давно уже умел улавливать любой непривычный, не принадлежащий этому месту звук, даже самый тихий; Сегодня, однако, он ничего подобного не услышал, ну, это просто невозможно, он недоверчиво покачал головой, не может же быть, чтобы они не пришли, возможность того, что они не придут сюда, нужно было полностью исключить, но так оно и было, их здесь не было, они не пришли, и их всё ещё нет, и было 9:20, и не только на поляне, но и во всём Терновом Кусте царила полная тишина, если не считать шелеста поднявшегося ветра, но он лишь сотрясал сухие ветки и голые колючие стебли кустов, был только ледяной ветер, проносившийся по бесполезным акрам Тернового Куста, и уже прошло одиннадцать часов, затем 11:09, когда он больше не мог этого выносить, и очень осторожно, максимально медленными движениями он поднял новую панель Hungarocell, которую он подготовил, предварительно разбив вдребезги старую, — он поднял её из окна, потому что хотел увидеть сейчас собственными глазами, не был ли он недостаточно внимателен, и, может быть, все они были там, ждали как можно молчаливее и смотрели на него, смотрели на его новую панель Hungarocell, ждали, когда она сдвинется, но он ошибся, потому что, когда он наконец освободил окно и высунулся в щель, он никого не увидел на поляне, и среди окружающих кустов он тоже никого не увидел, он не уловил своим рентгеновским зрением ни малейшего мгновения в зарослях за поляной, он подождал мгновение, он наблюдал, не сдвинувшись ни на дюйм, но ничего, поэтому он поставил панель Hungarocell обратно и на мгновение сел в кресло, чтобы обдумать произошедшее, как вдруг его слуха поразил треск веток и одновременно гул мотоциклетных двигателей — доносившийся сразу со многих сторон, определил он — звук моторов усилился, затем он смог сказать, что они уже на поляне, Некоторые из них все еще продолжали увеличивать обороты своих двигателей, так как один или другой гонщик тянул руль, и, наконец, один за другим, они выключили свои двигатели, и некоторое время были слышны только неопознанные шумы, а затем внезапно раздался
звук хруста сухих листьев и веток под толстыми тяжелыми сапогами, так вот они, решил он и подошел поближе к двери, ну, ну, спросил он себя, что же ему делать, загораживать дверь или что — безнадежно, он опустил голову в русской меховой шапке, если они хотят войти сюда, то нет смысла сопротивляться, и он уже начал разбирать дверь, как вдруг совсем рядом раздался густой бас, говорящий