эта знаменитая грудь сквозь пиджак (хотя у нее были настоящие подплечники); ну, что касается когда, почему и для чего, она не могла объяснить этого, даже если это были незначительные детали, но все равно, разве не странно — ну, мог ли кто-нибудь ей сказать — был приют, куда всех этих бедных беспризорников забрали обратно, этих сирот без матери и отца, этих бедняжек, и что с ними случилось? Кто их забрал? и куда, и почему, и для чего? вот что она искренне спрашивала, и голос ее начинал приобретать монотонные нотки, мэр, однако, не мог еще больше съёжиться в своем кресле, поэтому он немного сдвинулся влево, насколько это было возможно, что было всего лишь примерно на полсантиметра — мистер
Мэр, я не буду сейчас об этом говорить, — прошептала ему на ухо главный секретарь, — она прекрасно знала, что это всего лишь мелочи, но в то же время как могло случиться, что, когда она шла по улице, вместо привычных нищих, бездомных и бог знает кого, она увидела по тротуару совершенно незнакомых людей. Господин мэр, город полон совершенно незнакомых людей, кто они, зачем они сюда приехали и зачем? Она искренне спросила, что здесь происходит, что происходит, у нее не было ни желания, ни желания нервировать его — это было последнее, чего ей хотелось делать —
но теперь она открыто говорила, что у нее было дурное предчувствие, предчувствие: что-то должно было здесь произойти — она не знала, что именно произойдет, но что-то должно было произойти, что-то, чего никто не ожидал, какое-то шестое чувство нашептывало ей это, и поскольку никто никогда не сомневался в том, что ее шестое чувство было таким же надежным, как и в начале ее карьеры, это шестое чувство теперь говорило ей, что нужно готовиться к этому чему-то, что бы это ни было, к этому чему-то — она понятия не имела, что это будет
— но так и будет, так ей подсказывало её шестое чувство, или что там это было, когда она шла по тротуару к мэрии: потому что где, например, машины на улицах? Потому что их почти совсем не было, господин мэр, это ненормально, почему? — спросила она, — нормально ли, что на улицах нет ни одной машины, и после этого неудивительно, что пешеходов и прохожих тоже почти нет, не считая, конечно, этих совершенно незнакомых людей, а от них ничего хорошего не ожидается, — так ей подсказывало предчувствие, и, конечно, она могла ошибаться, ну, может быть, в другое время и ошибалась, но не сейчас, потому что слишком много деталей, господин мэр, — сказала главный секретарь и встала, — и мэр, освободившись от своего довольно неудобного положения, глубоко вздохнул, как человек, который не смел дышать уже несколько часов.
несколько минут, прежде чем эти две огромные груди в конце действительно опустились ему на плечи, он втягивал воздух почти с дребезжащим звуком, так что секретарше пришлось протянуть ему сбоку стакан воды, и он выпил его так быстро, словно рассчитывал на то, что ему понадобится стакан воды быстро, как можно скорее.
Мы не знаем, кто это написал, даже не спрашивайте, и сейчас он не говорил — как это принято у журналистов — о том, что источник не был раскрыт и о других подобных вещах, поскольку этот фрагмент письма —
которое, по его скромному мнению, было самым ярким из проявившихся в последнее время не только в жизни редакции этой газеты, но и в жизни этого города, — оно пришло в конверте без обратного адреса, и внизу текста были только слова, написанные на пишущей машинке, явно с иронией: «ваш барон»; и все же подписавшийся был явно не идентичен покойному, погибшему при столь трагических обстоятельствах, чье присутствие здесь так отягощало дни недавнего прошлого и который, несомненно, получит отдельную главу в истории этого города, в этом он — главный редактор указал на себя — был совершенно уверен; нет, это был не он, это было очевидно: поскольку, с одной стороны, эта статья была напечатана на пишущей машинке, а покойный, как, может быть, не было общеизвестно, всегда писал от руки, то есть он никогда не пользовался пишущими машинками, но в любом случае — главный редактор покачал головой — это было бы совершенно абсурдно; нет, автором был кто-то другой, и, возможно, когда-нибудь его личность будет раскрыта, а возможно, и никогда, однако я хотел бы подчеркнуть для всех собравшихся здесь, что ввиду значимости этого произведения вопрос об авторстве совершенно не важен, потому что важно само произведение, важно то, что это произведение задевает за живое то, что этот город страдает с тех пор, как вы и ваши коллеги пришли к власти —