и он даже не взглянул на мэра, только пренебрежительно махнул рукой в его сторону — эта статья, добравшись до сути, не ходит вокруг да около, она остра, как скальпель; ну, хватит об этом, мэр встал, но не только поднялся со своего места, но и повысил голос, как человек, который уже не слушает, что говорится, ведь наверняка все они собрались сегодня на этом собрании (тем более, будучи удостоенными присутствия викария) не только для того, чтобы послушать предвыборную речь, которая, честно говоря — потому что, давайте будем откровенны — по крайней мере здесь, в этой комнате, всем была скучна до слез; а скорее, мой дорогой главный редактор, они бы
собрались вместе, чтобы обсудить судьбу того, что, по его собственному мнению (в этом он был не одинок, мэр резко взмахнул правым указательным пальцем вверх), было грязным листом, нацарапанной бранью, стремящейся затащить всех и каждого из них в грязь, он не понимал, как они могли дойти до того, чтобы даже подумать об обсуждении анонимной каракули, подобной этой, которая должна была немедленно — пожалуйста, поймите меня
— немедленно будут выброшены в ближайшую мусорную корзину, почему они вообще здесь сидят, и почему они, видные граждане города, позволяют унижать себя — я спрашиваю вас, спросил мэр — и он посмотрел прямо в глаза главного редактора, который смотрел прямо на него, и поскольку он стоял с тех пор, как мэр прервал его всего минуту назад, он может продолжить с того места, на котором остановился, сказал редактор, а именно, речь идет о документе чрезвычайной важности, срывающем завесу, чтобы показать, кто мы есть на самом деле — что ж, это все, что нам нужно, сказал кто-то, и все от директора школы до капитана городской промышленности посмотрели друг на друга, в то время как викарий демонстративно молчал, действительно было невозможно сказать, о чем он думает; мы будем голосовать против этого, вот что говорили эти лица — и тут главный редактор, понявший, на что рассчитывает мэр, объявил, даже не закончив предыдущую фразу: чтобы не было никаких недоразумений, мы все собрались здесь, чтобы обсудить этот необычный текст, потому что наш орган печати — единственный оппозиционный (он улыбнулся мэру), единственный орган печати всех подлинно демократически настроенных граждан города, именно его настоящих граждан со своим собственным, весьма выраженным чувством ответственности, иными словами: мы — единственный орган печати большинства этого города —
Это, господин мэр, мы, и у нас есть необходимая широта взглядов; и здесь главный редактор сделал паузу и добавил, что, хотя он лично упомянут в этом тексте, и в поистине болезненной форме, тем не менее (и именно несмотря на это), он не может сказать «нет» публикации этого текста, и поэтому он вынужден заявить, что он и вся редакция в широком смысле и на нескольких уровнях демонстрируют истинную широту взглядов, а именно, они не решают этот вопрос, исходя только из своих узких интересов (что они могли бы легко сделать), — и именно это исключительное согласие с их стороны, эта неоспоримая широта взглядов указывает на исключительную важность этого дела — нет, то, о чём мы договорились, если я могу вам почтительно напомнить, — почтительно напомнил им главный редактор, — не для расширенного Гражданского комитета
обсудить, будет ли этот текст опубликован (поскольку редакция не будет рассматривать никакие предложения об обратном), но, если вы позволите, в в какой форме она должна быть опубликована; вот в чем вопрос, господин мэр, а не в ваших попытках взбудоражить этот Комитет, потому что ваше предложение проголосовать за то, может ли статья быть опубликована в свободной прессе, есть верх абсурда, явная пощечина этой свободной прессе, и он не думал, — главный редактор снова нашел взгляд мэра, — что он, именно мэр, который так верил в свободную прессу, будет так склонен, нет, у него не было никакого желания дать пощечину свободной прессе, господин мэр.