в чем состоит эта болезнь? — вот что трудно сформулировать здесь, в этом писании, которое я обращаю к гену, чтобы я мог отговорить его от дальнейшего увлечения этой нацией посреди непостижимого континуума жизни: я пишу гену, чтобы он больше не показывался, чтобы он отозвал свои молекулы ДНК, чтобы он отменил свои последовательности нуклеиновых кислот в хромосомах ядра, чтобы он сам спрятался вместе со своими сахарофосфатами, парами оснований и аминокислотами; эти венгры не сложились — ген должен заявить об этом честно и отступить от безумного порядка альбуминов, потому что, с чего бы вы здесь ни начали, трудно найти ту самую основную характеристику, с которой все остальные можно было бы связать, как на ниточке; потому что если мы начнем с неряшливой злобы, это хорошо, но это недостаточно глубоко; можно сказать: эй ты, вонючий венгр, ты — воплощение зависти, мелочности, мелочной нерасторопности, лени, изворотливости и подлости, наглого бесстыдства, позора, постоянно готовый предать и в то же время высокомерно бравирующий собственным невежеством, невоспитанностью и бесчувственностью; ты, венгр, — исключительно отвратительный субъект, чье дыхание, то пропахшее колбасой и палинкой , то лососем и шампанским, может сразить кого угодно; который, если кто-то скажет ему это в лицо, либо ударит по столу, отвечая на этот клинический отчет с претенциозной невоспитанностью, гордый своей неотесанностью, агрессивный, как хвастливый идиот, либо в нем зарождается лукавая жажда мести всякому, кто столкнет его с его истинными чертами, он никогда этого не забывает и при первой же возможности он втопчет этого правдолюбца в землю, казнит его, опозорит его... нет, нет, но этого все еще недостаточно, потому что это все еще не достигает глубин вашей натуры, потому что таковы эти глубины, что вы не только реагируете таким образом на того, кто сталкивает вас с вашей никчемностью, но и делаете это с каждым вообще, кто случайно оказывается на вашем пути, с каждым, кого вы не можете эксплуатировать, использовать, истекать кровью, чтобы удовлетворить ваши собственные желания; а ты бесхребетный и двуличный, вероломный и презренный, лживый и безродный, потому что, попользовавшись кем-то, ты делаешь то же самое, а именно, бросаешь его, плюешь ему в глаза, если он ни на что другое не годен, потому что ты примитивный, ты никчемный венгр, ты примитивный чурбан, который с радостью унизится в любое время, если только сможет достичь выгодного для себя положения... но нет, даже это как-то не схватывает, схватить суть венгра с корнем превышает мои способности, я мог бы только вырвать эти корни, схватив их, но я не могу, потому что все, что имеет
до сих пор все это слилось воедино в этом отрывке из письма, одновременно формируя основу для венгерского характера, но я все еще не нашел ключа к венгру, потому что каждая человеческая слабость не просто существует в нем, но аккумулирована в нем, эти слабости не просто существуют в нем, но в то же время они делают мадьяра тем, кем он является; так что если вы должны были сказать зависть, то подумайте о венграх; если вы должны были сказать лицемерие, еще раз подумайте о венграх; и если вы должны были сказать скрытая агрессия, проявляется ли она через высокомерие или скрытое раболепие, то вы снова возвращаетесь к венграм, потому что неважно, какую плохую черту вы можете придумать, вот вы с венграми, но, по крайней мере, вы там, по крайней мере, тогда вы можете схватить венгра за чубару; и если бы вы просто сказали, что венгр - придурок, это попало бы в яблочко, хотя - смотря кому вы это скажете - нет смысла ему это говорить, потому что для него это просто очередное оскорбление в баре, на которое нужно ответить тумаками, или он улизнет вдоль стены, поджидая обидчика снаружи в темноте, он будет лежать в засаде - нет смысла ему это говорить, потому что его никогда по-настоящему ничего не ранит, и все это время он способен на безумную жалость к себе; не трудись рассказывать ему, какой он, потому что это безнадежно — он никогда не поймет, никогда не постигнет и никогда не узнает этого, потому что для того, чтобы понять, осознать и узнать это, нельзя быть венгром, но ты им являешься, таким ты есть и таким ты останешься навеки — венгром, невыносимым, и не начинай рассказывать мне обо всех исключениях, потому что от исключений меня тошнит, потому что на самом деле никаких исключений нет, кто венгр, тот мне собрат, потому что кто венгр, тот из одного корня, тот простой, опасный шут, который воображает себя королем, но он не король, он постоянно кричит, но тут же удирает, если кто-то на него кричит, поверь мне... ну, хватит уже! пожалуйста, перестань уже, я не могу этого выносить! Директор резко бросил этим голосом, полным оскорблений, полным ненависти, — я этого не вынесу, я этого не вынесу, — сказал он и даже закрыл глаза, когда — после злополучного интермеццо, во время которого мэра пришлось перевести в больницу, а Комитет вернулся на свои места, продолжив с того места, на котором остановился, — нет, надеюсь, вы понимаете, главный редактор, читать это вслух совершенно излишне, и, кроме того, я едва ли верю — это был его любимый оборот речи, «вряд ли верю», — чтобы среди нас нашёлся кто-нибудь, кто не знаком с этим клеветническим изречением, право, я не вижу смысла читать его вслух, короче говоря, я почтительно прошу вас