эспрессо-бар, от почтальона Тони до Эстер, вплоть до каждого жителя города и окрестностей включительно, поскольку истории были настолько постыдными, что представить себе их правдивость казалось столь же восхитительным, так же как и поставить под сомнение их достоверность казалось невозможным, потому что послушайте это, продолжал плотник, когда, как обычно, придя домой с работы и тщательно вымыв руки, он наконец сел перед телевизором (настроенным на RTL) и взял дневную газету — конечно же, оппозиционную, именно ее он и взял, так как хорошо знал, кого должен благодарить за эту ужасную пытку, которую они называли жизнью, и, ну, конечно же, он был против них... короче говоря, трудно решить, что в них страшнее — их трусость или хвастливое хамство — ты слушаешь, сказал он жене, которая дремала перед телевизором, они пишут о венграх... потому что действительно трудно решить, замечаем ли мы — а мы это делаем — в каком-либо качестве, характеризующем венгров, своего рода клей, своего рода слизеподобную мазь, соединяющую их подлую низость с их варварским самовозвеличиванием, их вопящую зависть с их склонностью к вероломству, и эта особенно отвратительная смесь излишней фамильярности по-настоящему известна и понятна только тем, кто принадлежит к нам: эти вечные оковы взаимного скотства, с их колющим, едким запахом пота, этим испарением, привязывающим венгра к венгру и заставляющим всех остальных отшатываться от нас, тех, кому посчастливилось не быть венгром; это ужасное братство признает только неформальность второго лица единственного числа, нет ничего более чудовищного, я говорю... вы слушаете? плотник спросил свою жену, потому что она, по-видимому, заснула, пока он читал вслух, так что он больше не беспокоил ее, позволил ей храпеть под RTL, а сам все читал и читал о том, какой венгр такой, но такой отвратительный, и так как он сам был словацкого происхождения, то некоторое время наслаждался этим, но потом и он заснул в кресле, газета медленно соскользнула ему на колени, а оттуда на пол, где он хотел бы до нее дотянуться, но желание спать после мучений целого дня оказалось сильнее, так что его рука замерла на полу,
путешествие, и газета в конце концов оказалась на полу рядом с его ногой, и только станция RTL передала информацию о том, что всего час назад в Веспреме произошло нечто ужасное: к сожалению, как сообщил диктор, в зоопарке погиб трехдневный слоненок, которого так любили дети.
Мы все знаем, что это взорвется, не так ли? — спросил он, ухмыляясь трем руководителям отделов. — Потому что, по моему мнению, — и я не знаю, что вы все об этом думаете, — за исключением некоторых небольших стилистических правок, мы можем оставить все как есть, все в порядке. Его заявление было встречено молчанием, поскольку три руководителя отделов не желали высказывать свое мнение, отчасти потому, что их босс всегда принимал все решения, отчасти потому, что они чувствовали, что в этом конкретном вопросе, как и во всем остальном, все было решено заранее, все снова будет именно так, как хотел главный редактор. Он хотел услышать их мнение только для того, чтобы потом использовать его против них, как он всегда и делал. Так что нет, спасибо, ни звука с моей стороны.