Другими словами, никакой связи между ними и внешним миром не было, вдобавок ни одна из центральных телекомпаний больше не передавала, а прекращение работы их собственных маленьких местных телеканалов было лишь «вишенкой на торте», не говоря уже о печатных органах, тоже имевших для них решающее значение, потому что если бы их приостановили, не осталось бы ничего, кроме этой грязной оппозиционной газетенки, но все это было еще ничем, потому что размышлять о том, что произошло во время и после всех этих событий, было страшно: у нее было плохое предчувствие, но хуже было даже не то, что люди забыли о событиях последних дней, а то, что скорость всех этих событий была подобна скорости какого-то наводнения, когда оно прорывает плотину, события происходили и происходили одно за другим, новости сообщали о том, что здесь происходит то, там происходит то, а там происходит что-то еще, человек просто хватался за голову, и неудивительно, что начальник, этот бедняга, который всегда поражал ее своей энергией и который, очевидно, всегда стремился быть настоящим лидером гражданских ценностей в этом городе, это было неудивительно, что он лежит здесь, бедняжка, весь распростертый, и, как сказали врачи перед тем, как покинуть больницу, у него нет шансов, и это тоже происходит, все врачи разбегаются по домам — она узнала об этом совершенно случайно, когда незадолго до этого подслушала разговор медсестер, отойдя на минутку в туалет, — врачи бежали из больницы, и теперь здесь остались только они; одна или две медсестры?! и нигде не видно ни одного доктора?! в палате интенсивной терапии?!, это уму непостижимо, главный секретарь снова посмотрела на часы, и она не поняла, где может быть жена мэра, потому что было уже 6:30, и они упомянули шесть часов как самое позднее, когда они прощались у постели больного, она, сказала жена, вернется сюда самое позднее в шесть часов, она просто заскочит домой примерно на час, чтобы что-нибудь приготовить, потому что эта больничная еда, ну, они оба знали, его жена посмотрела на Юсику, впервые оценивая ее верность, как она хотела бы остаться рядом со своим мужем, мэром, она была искренне тронута, это почти потрясло ее, потому что до сих пор она чувствовала только гнев, когда ей снова и снова приходилось думать о том, как ее муж проводил с ней по меньшей мере восемь или десять часов каждый день в этой мэрии, и как он вел себя с ней дома вызывающе, ведя себя больше как подросток, чем женатый мужчина, это уму непостижимо разум и наполнил ее гневом дома, но затем слезы буквально навернулись на глаза, когда они привезли пациента, отвезли его в отделение интенсивной терапии, и Ючика
сообщила ей, что останется здесь столько, сколько понадобится, она чуть не расплакалась, потому что не ожидала этого, и искренне пожалела, что годами думала о Ючике именно так, ведь теперь она чувствовала только самую искреннюю благодарность, и, конечно же, только в такие тяжёлые моменты человек узнаёт, кто его настоящий друг, и Ючика была именно таким настоящим другом, подумала жена, поэтому она сказала ей, что просто сбегает домой на минутку, что-нибудь быстро приготовит, потом вернётся и займёт своё место у кровати пациента, самое позднее к шести, и она вернётся, а вот уже 6:45, и ничего, главный секретарь каждую минуту поглядывает на часы, она не понимает, может быть, что-то случилось, но что, может быть, мясо подгорело или что-то в этом роде, хотя что она вообще будет готовить для себя, когда её муж в таком состоянии, лежит здесь без сознания, укрытый одной простынёй, в таком состоянии, а потом она встаёт, чтобы пойти домой и съесть стейк или что-то ещё, ну, Она не в своём уме, подумала главная секретарша и вышла в коридор, чтобы проверить, не там ли она уже, потому что сама была голодна, шеф потерял сознание в половине четвёртого дня, а она, конечно же, ни разу не поела, потому что, конечно, так перепугалась, что даже не подумала о еде, но теперь, когда часами ничего не происходило, машина всё продолжала стрекотать над кроватью, а эти острые волны всё бежали и бежали вперёд, ничего, у неё с собой была только сегодняшняя газета, и она не могла это есть, хотя, по сути, она уже могла есть почти всё, ей было почти стыдно думать об этом, сидя у постели больного, но в животе урчало от голода, коридор был пуст, в комнате медсестёр она никого не видела, и, наконец, она вообще не видела жены, что же ей делать, она не могла оставить его здесь, подумала она, снова садясь в палате и глядя на это пепельно-серое лицо, на неподвижное тело, лежащее на спине, и только маленький животик выпирал из-под простыни, но и его было едва видно, лишь изредка — она пойдет домой, вдруг решила она, потому что ну, эта женщина вот-вот вернется сюда, может быть, даже столкнется с ней на лестнице или у входа в больницу, она пойдет домой, решила она, и уже была на улице, и она ступала бодро, торопясь, у меня даже нет с собой зонтика, подумала она сердито, выходя на улицу, и поднявшийся холодный ветер бил ей ледяной дождь почти прямо в глаза, и она продолжала идти домой так, согнувшись вперед, повернув голову набок, так что