это было видно по его взгляду, и прыщавый мальчишка понял, более того, он явно, казалось, согласился, потому что в какой-то момент он кивнул несколько раз больше, чем ему, вероятно, следовало, и его босс снова строго посмотрел на него, показывая, что он не доволен этим последним кивком, но затем он снова повернулся к профессору, спрашивая его, на чем тот остановился, о да, теперь он вспомнил, ну, они говорили о том, как важно уважение к их группе, и что они сделают все, что в их силах, чтобы гарантировать, что никто никогда не забудет профессора, и он повторил сам, сказав да, да, и именно поэтому они здесь, потому что они услышали о том, что произошло здесь где-то вчера днем,
и он растянул слово «когда-то», и он не хотел, чтобы это прозвучало так, будто они намеревались вытеснить кого-то другого, будто они пришли сюда вместо кого-то другого, они не имели к этому никакого отношения, для них важнее всего была независимость — и уважение, конечно, — они никому и ничему не были обязаны, верны только себе и своим идеалам, а в этом мире это самая редкая из ценностей, не правда ли? Как бриллиант, не так ли, профессор? Вы ведь со мной согласитесь? спросил он профессора, слегка наклоняясь вперед в кресле, но профессор лишь неуверенно кивнул, словно не совсем уверенный в том, на что кивает, в то время как лицо вождя, чье лицо больше всего напоминало ему Кинг-Конга, было явно удовлетворено этим, и после короткой паузы – возможно, для того, чтобы он мог глубоко заглянуть ему в лицо, словно тот глубоко искал свой истинный взгляд – он сказал, что все они здесь ищут порядочного человека, и что это единственный путь, и снова замолчал, и снова продолжил свое изучение лица профессора, словно подозревая, что над его искренностью могут посмеяться или издеваться, потому что он был искренен, и он сказал вот что, а именно: Я искренен, перед профессором теперь не было ничего, кроме этой искренности, чтобы он, который считал высшей человеческой ценностью, следующей за искренностью, прямоту, попросил бы то, что ему нужно, без всяких уловок, без мямления или мямления, он бы сказал прямо почему они здесь, потому что, как он уже упомянул ранее, они слышали о вчерашнем дне, но ему пришлось тут же добавить, что они слышали не только о вчерашнем дне, но и обо всем, и именно поэтому к ним было столько уважения, и к нему лично тоже, потому что они знали более или менее обо всем, и то, что они знали, не очень-то им нравилось, они знали, что придерживаются тех же ценностей, что и профессор, но до вчерашнего дня они не могли быть полностью уверены, совпадают ли их идеалы — но с самого вчерашнего дня они были уверены, что они совпадают, и это было основой их уважения, и с этого момента они ожидали, что каждый, кто ступит в этот город, а также все люди, которые считают себя здешними жителями, будут окружать профессора еще большим уважением, чем он пользовался прежде, потому что профессор был тем, кто жил согласно своим идеалам на 110 процентов, и очень немногие могли сказать это о себе, короче говоря, он хотел теперь почтительно попросить, как —
ну, скажем, как представитель этой защитной ассоциации — если
Профессор не возражал бы, если бы эта анонимная группа, как их часто называли раньше, если бы их ассоциация, созданная в интересах защиты города, которая, тем не менее, всегда избегала действовать под определенным названием, как он уже упоминал, теперь всё же взяла бы себе имя, чтобы под этим знаменем продолжать исполнять свои обязанности, те обязанности, которые они обязаны, как обязательство перед городом – нашим городом – исполнять день за днём, ночь за ночью – потому что, профессор, не беспокойтесь ни на секунду, из-за того, что произошло вчера днём, всё улажено, никто не ступит сюда и не потревожит вас или даже не задаст вам никаких вопросов, потому что они уже всё объяснили сегодня утром в соответствующих местах, самые важные детали, которые юридическим и официальным – и здесь он подчеркнул слово «официальным» – органам нужно было знать, конечно, только самые важные детали они объяснили городским стражам порядка, и таким образом, всё было устроено, как он сказал, дело закрыто, профессору больше не нужно было беспокоиться, что кто-то потревожит его здесь, в его тихом уединении –
если бы он мог позволить себе снова это поэтическое выражение — потому что это тихое одиночество, он снова пристально посмотрел в глаза Профессора, значило для них очень много, потому что в конце концов они смогут написать на своем знамени имя — конечно, только в воображении, только это воображаемое имя —