— мы скажем ему, члены свиты закивали, словно им дали хорошую взбучку, и словно в их голосах слышалось какое-то раскаяние, или так казалось, подумала девушка и снова отправилась в путь, боясь, что отец велел им ее избить, и все шла и шла, а когда добралась до вокзала, то даже не остановилась у кассы, какой в этом смысл, когда в поезде даже кондуктора не будет, зато решительно обрадовалась, увидев вагон
на путях, потому что это означало, что хоть какое-то движение поездов будет, расписания поездов давно не ходили, так что ей явно придётся ждать часами, но, по крайней мере, поезд был, подумала она, и вагоны, казалось, подтверждали это, потому что были почти совершенно пустыми, она заглянула в окна снаружи, решая, в какой из них сесть, как вдруг весь поезд один раз тряхнуло и медленно тронулось, тогда нельзя было терять времени, ей нужно было запрыгнуть на подножку ближайшего вагона, и она смогла, и она закрыла за собой дверь, и когда она плюхнулась на одно из болотно-зелёных сидений и выглянула в окно, то увидела отвратительную толпу, стоящую на платформе и наблюдающую за поездом, и на этом всё для неё закончилось, на этом всё закончилось, она пожалела только, что, когда она запрыгивала на подножку, из одного из боковых карманов её сумочки выпала помада, именно та самая помада, и между рельсами, та самая ярко-красная помада, и ей было очень жаль, потому что эта помада была ее любимой, и теперь ей было очень жаль.
Он никого не любил, и никто его не любил, и он был очень доволен таким положением дел; уважение, это было нечто иное, возникшее само собой, к сожалению, само по себе из человеческой глупости, перед которой он был бессилен, не то чтобы он слишком беспокоился об этом, он действительно не беспокоился, однако если бы он столкнулся с этим, то он мог бы по-настоящему пострадать, и именно это привело его к первому решению, хотя, когда он оставил позади науку, механизмы науки и ее так называемые научные исследования, он не мог назвать это решением по-настоящему: это было скорее естественным следствием того, что он потерял интерес к мхам —
мхи, которыми он интересовался всю свою жизнь и благодаря которым его имя стало известно во всем мире, — настал день, когда он смотрел в окно, он видел вывеску Пенни-маркета через дорогу, перед которой змеилась длинная очередь прямо перед открытием, очевидно, потому, что сегодня продавались гроздья помидоров или пол-литровые бутылки кока-колы, он увидел это, и его тяга ко всем дальнейшим научным исследованиям оставила его, и вдруг он подумал о том, как то, что он знал о мхах —
и он был единственным во всем мире, кто знал то, что он знал.
— было совершенно лишним, на кой черт он вообще возился с этими мхами, да еще и в течение всей своей жизни, и вообще на кой черт он вообще чем-то занимался, ведь какой ему был интерес, что — как заявил журнал Nature — он был одним из трех самых важных мхов
эксперты во всем мире, нахуй это, сказал он своим хорошо известным ругательством, нахуй и нахуй это, яростно повторил он, потому что нахуй все это, и я больше никогда даже не посмотрю на мох, или, может быть, я должен смотреть на эти комки мха из-за журнала Nature , или чтобы в этом жалком месте, в этом гнилом городе, эти пустоголовые, самодовольные болваны снимали шляпы, если видели меня, или я должен смотреть на эти мхи из-за самих мхов, мхам совершенно все равно, смотрю я на них или нет, или что я о них знаю, или что я о них думаю, мхи просто есть , и я тоже просто есть , и этого достаточно — так все началось, но все же это было не решение, это было состояние, в которое он каким-то образом скатился, так что, может быть, если бы гроздья помидоров или пол-литровые бутылки кока-колы Если бы в тот день на Пенни-маркете не было распродажи, все могло бы сложиться по-другому, но там оба были на распродаже, и он увидел очередь, извивающуюся перед Пенни-маркетом, и поэтому его жизнь не могла сложиться по-другому, чем так, как сложилась, потому что однажды он понял, что приложение, которое он загрузил на свой iPhone, которое заставляло мужской голос каждый час объявлять правильное время, плача , не собиралось ему помогать, и он был сыт по горло тем, что его дом был безупречен, как вирусная лаборатория, так что он сходил с ума, если что-то было не на своем месте, он был сыт по горло желанием оставаться в курсе всего, а это означало, что он устал иметь дело не только со мхами, но и со всем; его iPhone — с Twitter, Facebook, электронной почтой и, конечно же, LinkedIn — всегда таился у него в кармане, у него было радио в ванной и туалете, три телевизора, и, помимо специализированных журналов, он мог просматривать четыре отдельные венгерские ежедневные газеты, и он думал о том, как он постоянно слушал, смотрел и читал новости, а именно, то, что они говорили, всегда было там на заднем плане, когда они сообщали о том или ином, когда взорвался автобус, когда мать была забита до смерти, где вспыхнула новая эпидемия и где открывалась новая выставка Грегора Шнайдера, так что однажды, время первого решения действительно настало, и он обошел каждую комнату в своем доме, сначала он выключил все радиоприемники и телевизоры и бросил их в прихожей, затем он бросил все газеты, книги, письма и все, что он мог найти (вместе со своим iPhone) на них, затем он разговаривал со своей уборщицей по все еще работающему Ландлне, объясняя ей ситуацию, и, наконец, он бросил этот телефон на вершину кучи, и он вынес все это наружу, ну,