путешественник, о котором шла речь, должен был прибыть, и вот они там ждали: слуга, лестница и, наконец, кондуктор, хотя на самом деле именно в таком порядке, и они ждали, и они смотрели, и, наконец, кондуктор смог разглядеть среди приближающихся людей, кто это был.
С этого момента вам придется путешествовать одному, милорд, — молодой родственник наклонился к нему, после того как он расставил все в купе, и сказал ему: поверьте мне, не будет причин для беспокойства, я только что говорил с кондуктором, и он будет к вашим услугам до конца путешествия, точнее, — молодой человек перешел с немного ломаного испанского на немецкий, — до Штрассе-
Sommerein, а именно до Хедьешхалома, потому что именно там венгерские и австрийские проводники меняются местами, а именно австрийские проводники выходят из вагона, возвращаясь с другим поездом в Вену, а венгерские проводники садятся и принимают поезд, так что, пока вы не доберетесь до столицы, с вами, господин, будет проводник, которому австрийский проводник поручил выполнять все обязанности, связанные с вами, я говорил с ним, и он обо всем сообщит своему венгерскому коллеге, а именно, он попросит своего венгерского коллегу помочь вам с посадкой на следующий поезд, поверьте мне, никаких проблем не возникнет, он стоял в дверях купе, с изрядной долей беспокойства наблюдая за своим дальним родственником, потому что этот дальний родственник смотрел на него с таким страхом в глазах, что он не осмелился выйти из купе, господин, никаких проблем с пересадкой не возникнет, пожалуйста, поверьте мне, повторил он и вздохнул, прежде чем снова пуститься в объяснения, почему он, к сожалению, не может его сопровождать, ведь тот безусловно должен был присутствовать на похоронах последнего члена алжирской ветви семьи, именно как представитель дальних родственников этой семьи, то есть баронской ветви, – ведь он сам, сидящий здесь господин, наверняка настоял на этом; однако, пояснил он, он не может удовлетворить эти два – на его взгляд, оба в равной степени обоснованные – требования сразу, а именно, он не может одновременно ехать с ним на его родину и присутствовать на этих семейных похоронах, а также на торжествах в честь усопшего члена семьи, но он даже не может толком начать свои объяснения, потому что лицо путешественника, которому он оказал свою помощь, стало таким нерешительным, и с этого момента оно пыталось этой красноречивой нерешительностью передать, что он чувствует, но в то же время он пытался дать понять, что его младшему спутнику действительно пора ехать, что он должен сойти с поезда:
Пожалуйста, поторопитесь, умоляю вас, сказал он ему, и выходите из поезда, потому что через мгновение мы уедем, но это «через мгновение мы уедем»
произнесло это с его губ так резко, так непривычно для него, словно он смирился со своей участью, но в то же время он содрогался при мысли о множественном числе в этой фразе — «сейчас мы уедем» — он действительно содрогался, однако его внимание всё больше сужалось в этой дрожи, и вдруг один-единственный предмет возбудил его интерес, а именно возможность того, что поезд может тронуться, и он повторил, что теперь действительно и по совести молодой человек должен предоставить его самому себе, чтобы избежать ещё большей проблемы, а именно того, что произойдёт, если молодой попутчик останется в поезде, и так как он едва мог скрыть своё смущение от того, что этого не произойдёт, он просто смотрел на молодого человека обеспокоенными глазами, и эти глаза умоляли его попутчика уйти — и они также умоляли его попутчика остаться, однако, когда попутчику это надоело, он поклонился, вышел из купе, закрыл дверь и помахав на прощание, явно очень заботясь о том, чтобы другой не успел вмешаться в этот ход событий, быстрыми шагами направился к торцу вагонной двери и вышел из поезда; а джентльмен остался один, даже не шевелясь на своем месте, пальто его неприятно скомкалось под ним, когда он сел, когда только подошел, но он даже не поправил его, даже не снял шляпу, даже не расстегнул пуговицы, даже не размотал шарф с шеи, он только повернул голову к окну и смотрел на людей, стоявших вокруг на платформе, через не совсем чистое окно, и каждое лицо было ему очень чужим, и ни на одном лице он не мог разглядеть ничего утешительного, потому что на каждом лице он видел либо напряжение, либо какую-то мрачную решимость, что тот, кто должен уехать с этим поездом, должен поскорее уехать — они, слава богу, оставались на месте — как будто этот поезд отправлялся в какое-то темное и зловещее место; и их было даже не так уж много, на самом деле, за исключением бесчисленных людей бездомного вида, валявшихся у основания стены, ему показалось, что на платформе стояло на удивление мало людей — в основном женщины, дети, молодые люди, но еще более тревожным стало чувство, когда платформа пришла в движение, и он понял, что поезд тронулся, и что никто, никто больше не вошел, кроме него не было ни одного пассажира