после обычных вопросов о том, хорошо ли он доехал и так далее, а затем они вообще не осмелились ни о чем спросить, главным образом потому, что, как оказалось, чемоданов не было — никто из младших членов семьи не хотел этому верить, но потом, подумав, они решили, что он, должно быть, уже отправил их и переправил каким-то транспортом, поэтому они больше не настаивали на этом, так же как не стали давить на него, спрашивая, почему он без пальто, они только указали в сторону машины, он шел очень неуверенно, как будто у него кружилась голова, они, однако, не осмелились предложить кому-нибудь взять его под руку, хотя двое родственников, шедших по обе стороны от него, немного приблизились к нему, однако на это барон отреагировал почти с ужасом, так что оба они быстро отстранились, он терпеть не может, когда люди находятся рядом с ним, заметили они позже, когда прибыли в резиденцию, и отвели его в комнату; Позже все сели обедать, ожидая, когда он спустится, и, конечно же, говорили о нём, о его необъяснимо неполном наряде, о жёлтой шляпе, рубашке и жёлтых брюках, о его замешательстве, о его чувствительности, о том, как он чуть не испугался, когда его хотели взять под руку во время прогулки, и так далее, а молодёжь позволила себе ещё пару острот, но старшие родственники, опустив головы, ждали, когда подадут первое блюдо, ничего не говорили, и через некоторое время у молодёжи закончились темы для разговоров, ужин начался, но без него, потому что, хотя они и договорились об этом, он не появился и через полчаса, так что долгое время слышался только стук суповых ложек или время от времени стакан чуть с большей силой опускали на стол, пока самая старшая из них, кузина Кристиана, которая была своего рода терпимой жительницей дома, вдруг своим пронзительным голосом и с полной откровенностью не заметила: я бы не сказала, что он не привлекательный человек, но лицо у него, ну, какое-то бледное, слишком бледное на мой вкус.
Он не хотел начинать анализировать вопрос о том, что случилось с его одеждой, а именно, почему у этого родственника была только эта одна желтая рубашка, одна пара желтых брюк, одна пара желтых ботинок и эта странная шляпа, так же как ему было нисколько не любопытно, что случилось с его багажом, если он у него вообще был, он вызвал своего секретаря, приказал ему и дальше не пускать журналистов в дом и поручил ему привести барона в презентабельный вид, секретарь понял, что ему нужно было сделать, и немедленно
он обсудил этот вопрос со старшим камердинером, который уже снимал телефонную трубку и звонил в отель «Захер», чтобы узнать, когда там ожидают делегатов портных с Сэвил-Роу, и когда камердинер узнал, что всего месяц назад они отказались от Вены, он немедленно связался с секретарем, который немедленно связался с самим Сэвил-Роу, где, уступив «особой связи» и в порядке исключения смирившись с нелепой просьбой выполнить заказ за одну примерку, через два дня прибыл помощник портного мистер Даррен Биман, и с этого началась пытка, потому что он должен был дать понять барону, что его сотрудничество в этом деле необходимо, без чего никаких результатов не будет, тогда как барон — совершенно непонятно для тех, кто был в этом деле — в своей желтой рубашке и желтых брюках, предварительно отбросив одежду, предложенную в обмен на свою, яростно отверг проект какого-либо «снятия мерок», он сделал это невозможным с самого начала, например, когда внизу в курительной комнате рядом с салоном, среди всё новых и новых попыток уговорить его, он вдруг попросил прощения, поспешно удалился и заперся у себя в комнате, никого не впуская, когда за ним приходили, и диалог продолжался через плотно закрытую дверь, но даже когда через некоторое время секретарь сообщил ему, что ему придётся вести себя серьёзно, и ещё раз, как можно мягче, объяснил ему, что здесь происходит, – потому что по поведению барона было видно, что его сопротивление не только яростное, но и упорное, – они просто кружили вокруг него – секретарь, главный лакей и портной из Лондона – и бросали на него довольно странные взгляды, потому что не могли понять, что стоит за его сопротивлением, да и не очень-то хотели, потому что были уверены, что, уважая его особую чувствительность, им всё же удастся убедить его, что его сотрудничество будет заключаться лишь в том, что он, барон, не давая им совершенно возможности снять портновским сантиметром измерение его роста, его черепа, размера воротника, его плеч, его груди, его талии, его бедер, его торса ниже рук, и так далее вниз, это всего лишь несколько дней, сказал ирландский портной - может быть, даже всего пара часов, быстро добавил секретарь, когда он увидел лицо барона, и что он немедленно опустился в ближайшее кресло, как человек, которому только что сообщили, что его будут пытать, но он ничего не почувствует - портной пытался успокоить его, но барон не желал сотрудничать, и с этого момента он