Великий Ктулху был изгнан и заточен под Моря Земли, а Хастур – во внешний космос, в то место, где висят черные звезды, и это место определяется как Альдебаран в Гиадах и упоминается Чемберсом, хотя тот и повторяет в этом Каркозу Бирса.
А теперь что касается записки от тибетского жреца: в свете всех этих вещей один факт должен стать совершенно ясен. Хаддон, вне всякой тени сомнения, совершенно определенно, Тот, Кто Не Может Быть Назван
– не кто иной, как сам Хастур Неизрекаемый!..
Я вздрогнул от того, что его голос вдруг прекратил звучать: в его настойчивом шепоте было что-то гипнотическое, что-то убеждало меня гораздо сильнее, чем власть самих слов. Где-то глубоко, в тайниках моего разума отозвался некий аккорд – отозвался мнемонической связью, которой я не мог пренебречь, но не мог и проследить ее: она оставила меня с ощущением беспредельной древности – как некий космический мост, уводящий в иное место и время.
– Это представляется логичным, – наконец, опасливо вымолвил я.
– Логичным! Хаддон, этого пока нет, так просто должно быть! – воскликнул он.
– Допустим, – сказал я. – Ну и что?
– Почему допустим? – быстро продолжал он. – Мы установили, что мой дядя Амос дал обещание подготовить пристанище к возвращению Хастура из той части внешнего космоса, где тот сейчас заточен. Где это пристанище, каким именно может быть такое место, до сих пор меня не касалось, хоть я, возможно, и могу об этом догадаться. Но сейчас не время для догадок, – и все же, если судить по другим имеющимся в наличии свидетельствам, может показаться, что кое-какие умозаключения вполне допустимы. Первейшее и важнейшее из них – это само явление двойной природы: то есть, следует, что нечто непредвиденное предотвратило возвращение Хастура в течение жизни моего дядюшки, я одновременно какое-то другое существо проявило себя. – Тут он взглянул на меня с необычайной открытостью и без малейшей нервозности. – Что касается свидетельств такого проявления, то я сейчас лучше не стану этого касаться. Достаточно сказать лишь одно: я верю, что у меня подобные свидетельства имеются. Итак, я возвращаюсь к своей первоначальной посылке.
Среди пометок, сделанных дядей на полях книг, две или три особенно замечательных содержатся в «Тексте Р'лаи»; и в самом деле, в свете того, что нам уже известно или того, что можно оправданно предположить, эти записи весьма зловещи и исполнены угрозы. – Говоря так, он раскрыл древнюю рукопись и обратился к месту, довольно близкому к началу повествования. – Теперь смотрите, Хаддон, – сказал он, и я поднялся с места и склонился у него над плечом, глядя на паучий, почти совершенно неразборчивый почерк, который я хорошо знал, – почерк старого Амоса Туттла. – Видите подчеркнутую строку в тексте: Фх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'лаи вгах'нагл фхтагн – и то, что следует за этим, написанное дядиной рукой: Его приспешники готовят путь, и он больше не видит снов? (ЖИ: 2/28), и далее-то, что написано относительно недавно, если судить по дрожанию пера, вот это, одно-единственное сокращение: «Иннс!» Очевидно, что это не означает ничего, если не переводить текста. Когда я впервые увидел эту запись, я и впрямь не мог ничего понять, и обратил свое внимание к цитате со сноской. Немного спустя мне удалось расшифровать сокращение: сноска отсылала меня к популярному журналу «Жуткие
Истории» (Weird Tales) – к номеру за февраль 1928 года.
Пол открыл журнал, положив его рядом с бессмысленным текстом и частично накрыв им строки, которые у меня на глазах уже начинали окутываться жуткой атмосферой таинственных веков. Под рукой Туттла теперь лежала первая страница истории, настолько очевидно относящейся к этой невероятной мифологии, что я невольно вздрогнул от изумления. Название было не совсем закрыто его ладонью: «Зов
Ктулху» Г. Ф. Лавкрафта. Но Пол не стал долго задерживаться на первой странице; он перелистывал журнал, пока не углубился самое сердце истории. Там, он сделал паузу, к моему удивленному взору открылась та же самая строка, которую. невозможно было прочесть в невероятно редком «Тексте Р'лаи», на котором теперь, покоился, журнал рядом с корявой записью Амоса Туттла. Абзацем ниже было приведено то, что могло быть только переводом с совершенно неизвестного нам языка «Текста»: «В своем доме в Р'лаи мертвый
Ктулху ждет, видя сны».
– Вот вам и отгадка, – с некоторым удовлетворением подвел итог
Туттл. – Ктулху тоже ждал часа своего нового появления – сколько эонов, никому не дано узнать. Но мой дядя сомневался, действительно ли Ктулху по-прежнему лежит и видит сны, и поэтому записал и дважды подчеркнул те буквы, которые могут значить только одно: Иннсмут! Все это, вместе с теми ужасными вещами, на которые отчасти намекает вот эта история, хоть и претендующая на то, что она – всего лишь вымысел, открывает нам глаза на немыслимый ужас, на некое вековечное зло.
– Господи Боже мой! – невольно воскликнул я. – Но вы ведь не думаете, что эта фантазия сейчас воплощается в жизнь?
Туттл обернулся ко мне; взгляд его был до странности далеким:
– Что я думаю, Хаддон, не имеет значения, – сурово ответил он. – Но есть то, что мне самому бы очень хотелось знать: что произошло в
Иннсмуте? Что происходило там все эти годы, что так отпугивало от него людей? Почему этот, некогда процветавший, порт впал в запустение, почему половина его, домов брошена, а недвижимость в нем практически ничего не стоит? И чего ради правительственные агенты квартал за кварталом взрывают, прибрежные постройки, дома и склады?
И, наконец, какова была причина того, что подводную лодку отправили торпедировать разные участки открытого моря за Дьявольским Рифом на выходе из гавани Иннсмута?
– Я ничего об этом не знаю, – ответил я.
Но он не обратил на мои слова внимания; его голос, неуверенный и дрожащий, стал чуть громче:
– Я могу вам сказать это, Хаддон. Именно это написал мой дядя Амос:
Великий Ктулху восстал вновь!
Какой-то миг я молчал, потрясенный услышанный. Потом промолвил:
– Но ведь он ждал Хастура.
– Именно, – четко и профессионально согласился со мной Туттл. – В таком случае, мне бы хотелось знать, кто или что ходит в земле под домом в те темные часы, когда встает Фомальгаут, а Гиады склоняются на восток.
III
После этих слов Туттл резко сменил тему разговора. Он начал расспрашивать меня о моих делах, о практике и, в конце концов, когда я уже поднялся, чтобы откланяться, стал уговаривать меня остаться на ночь. На это я, подумав, согласился, правда, не без некоторой неохоты, и он сразу же вышел приготовить мне комнату. Я воспользовался представившейся возможностью более тщательно исследовать его рабочий стол: нет ли там Некрономикона, пропавшего из библиотеки Мискатоникского Университета. На столе книги не было, но, подойдя к полкам, я легко обнаружил ее там. Едва я успел снять том, чтобы внимательнее посмотреть, та ли это копия, как в комнату вновь вошел Туттл. Он быстро взглянул на книгу у меня в руках и слегка улыбнулся.
– Я бы хотел, чтобы утром, когда будете уходить, вы захватили ее с собой к доктору Лланферу, – обыденно сказал он. Теперь, когда я переписал себе весь текст, она мне больше не нужна.
– Я с радостью сделаю это, – ответил я с облегчением, оттого, что это дело можно уладить так быстро.
Вскоре после нашего разговора я удалился в комнату на втором этаже, которую он для меня приготовил. Пол проводил меня до двери и задержался на секунду дольше, как будто словам, готовым сорваться с его языка, не было позволено покидать рта. Ибо прежде, чем уйти, он еще раз или два обернулся ко мне, пожелал спокойной ночи и, в конце концов, вымолвил то, что не давало ему покоя: