Солнце уже высушило влажную от ночного тумана плитку, согрело рыхлую землю, сквозь которую пробивались нежно-зеленые побеги цветов. Пахло весной, влажной почвой и прелой листвой. Пели птицы в спутанных ветвях деревьев.
Дом медленно просыпался, отблески рассвета слепили широкие окна.
Влад будто ждал. Замер на середине лестницы. Улыбнулся — несмело, опасливо, будто улыбка могла меня спугнуть. И резанул по нервам тихим «Привет».
Я закрыла дверь и ждала, пока он спустится. А он, словно нарочно хотел помучить, приближался медленно, крадучись. И уже когда почти подошел ко мне, остановился и сказал:
— Хорошо, что пришла.
— Хорошо, — согласилась я. — Я пришла сказать спасибо.
— За что? — Прищурился подозрительно. И радость от встречи сменилась недоверием.
— За то, что помог. Был рядом. И вообще…
— Мне не нравится начало. Будет какое-то «но», да?
— Будет, — кивнула. И собрала остатки воли, чтобы выдержать взгляд — пронизывающий, резкий.
Осуждающий?
Раньше я боялась таких его взглядов. Раньше. Но не теперь. Теперь было просто тяжело. Больно. И жутко не хотелось ранить.
— Почему? — выдохнул он раздраженно. — Что снова не так?
— Влад, послушай…
— Нет! — перебил он яростно. — Я слушал тебя все это время. Ты делала, что считала правильным, и я не мешал. Хватит. Тебе нужно идти дальше. Иначе и правда не будет никакого будущего. Ни у одного из нас. Поэтому давай ты успокоишься, и мы попробуем снова. Осторожно, не торопясь. Я много прошу?
— Нет, — покачала я головой. — Не многого.
— Тогда что?!
— Я люблю Эрика.
Слова — острые, как нож — взрезали воздух между нами. И Влад выглядел так, будто ему дали пощечину.
— Извини…
— Эрик мертв, Полина, — сказал он тихо, но твердо. Сказал впервые, с Того Самого Дня. — Эрик мертв. А ты жива.
Верно, жива. Пока.
— Ты ведь знаешь, как ушла Божена, верно?
— При чем тут… Нет. — Он усмехнулся, нервно, недоверчиво. — Ты не сделаешь этого. Я не позволю.
— Я знала, что не позволишь, — согласилась я спокойно. — Потому и не сказала тебе до…
— До чего?
Влад оказался рядом так быстро, что я вздрогнула от неожиданности. И плечи мои сжал сильно, до боли.
Я молчала — мудрые слова застряли в глотке и решительно не хотели оттуда выдавливаться. Он смотрел на меня, в меня, обнажая душу, выворачивая ее наизнанку. Высверливая каждую крупицу горькой правды.
Для этой правды не нужны были слова.
Мне не нужны были — Влад буквально требовал.
— Что молчишь? Говори!
— Я не сказала тебе до того, как Роб провел ритуал. — И добавила уже тише: — Это мое решение. Я так хочу.
— Хочешь чего? Умереть?!
На секунду мне показалось, он меня ударит. Страшно не было, только усталость усилилась, давила на плечи. И я просто подумала о том, что скоро все закончится, и я увижу Эрика.
— Ты обещал помочь его найти. Теперь найду. Знаю, тебе тяжело понять, но… так нужно.
— Сколько у тебя времени?
— Сегодняшний день. До вечера. — Я вздохнула — Мне жаль.
— Нет, — мотнул он головой и отпустил меня. Гнев растаял, как снег на солнце. Испарился. На смену ему пришло разочарование. Влад больше не смотрел на меня. — Тебе не жаль.
Он отодвинул меня от двери и вышел, оставляя в пустынной тишине гостиной легкий шлейф разочарования. Отголоски его шагов звенели в застывшем моменте последней фразы, брошенной, как нож.
Ножи не ранят мертвых.
Наверное, это прозвучит странно, но у меня не было надежнее причала, чем этот дом. Всякий раз, когда было больно или плохо, или некуда было идти, он принимал меня — беглянку, отступницу, сумасбродку. Принимал и прощал.
Теперь тоже принял.
Послушно приминался под ногами высокий ворс ковров. Лили мягкий свет настенные лампы. Тепло было. Уютно. Я трогала стены, касалась лакированых перил и вспоминала, как впервые попала сюда. Как меня ослепила роскошь, как угнетала классическая обстановка и бордовые тона. Я казалась себе здесь маленькой, незначительной. Не то, что теперь.
Теперь дом меня ждал. Принимал, как желанную гостью. Возможно, хотел сделать хозяйкой. И каждая комната гостеприимно распахивала двери, приглашала войти, остаться…
Моя спальня меня ждала больше остальных комнат. Аккуратно застеленная кровать, небрежно брошенные на покрывало подушки. Комод, уставленный фотографиями. Совята. Все еще тут — неизменно. Приоткрытая дверь балкона…
— Привет.
Глеб вошел неслышно. Или я настолько задумалась, погрузилась в знакомую атмосферу, что не услышала, как открылась дверь.
— В гости?
— Хочу открыть тебе тайну, — сказала я и усадила его на кровать. — О моем отце…
Рассказ о том, как появляются на свет сольвейги, Глеб выслушал спокойно. И выводы сделал сам, без посторонней помощи.
— Если вдруг… моего ребенка заберут?
— Нет, если ты не захочешь отдавать. Во всяком случае, я не знаю примеров, чтобы сольвейгов забирали насильно. Но ты должен понимать, что…
— Твоя история показательна, да. Но я бы все равно не отдал.
— Тебе решать, — кивнула я. — Но Дэн не Барт, он никогда не прятался и принимает этот мир таким, как есть. Думаю, он тебе поможет, если вдруг.
— Для этого у меня есть ты.
Я опустила глаза и поняла: разговор будет долгим.
Так и вышло.
Глеб понял не сразу. Сидел и смотрел на меня, будто старался выявить ложь, ждал, что я рассмеюсь и скажу, что пошутила. А потом выдохнул — громко, надрывно даже.
— Осуждаешь? — тихо спросила я.
— Нет. Просто… ты была всегда, была рядом, пусть иногда мы не виделись, но… умереть?
— Влад спросил о том же, — усмехнулась я.
— И он, черт возьми, прав!
— Эрик там один. Один, понимаешь? И ему не выбраться оттуда никогда.
— А с чего ты взяла, что поможешь ему выбраться? Откуда знаешь, что у тебя получится?
— Я не знаю. Но даже если не получится, ему не придется сидеть там в одиночестве, изводя себя внутренними демонами. Я буду рядом. Я спасу его.
— Иногда нужно перестать всех спасать, Полевая, — мрачно подытожил Глеб. — И жить, наконец, для себя.
— Эрик — не все.
Он вздохнул. Замолчал, и мне казалось, он подбирает слова, но Глеб так ничего и не сказал. Мы сидели с ним, держась за руки, почти до заката. Он о чем-то думал, а я отпечатывала в памяти драгоценные мгновения, проведенные с другом. Потом, когда уйду, я вытащу их на свет, и Глеб останется со мной навсегда.
Люди мало ценят время. Тратят его на ненужное — глупые обиды, бесполезные дела, мелкие ссоры и зависть. Не понимая, что важнее всего не это, а ощущение единства и принадлежности чему-то большому. Семье. Племени. Миру.
Этот мир, несмотря на сложность и многогранность, невообразимо прекрасен. Жаль, что я поняла это только сейчас — когда настало время его покинуть. А может, так и должно быть?
— Иди, — сказал Глеб, наконец, выпуская мою руку. — У тебя не так много времени осталось, и это время мне не принадлежит. Не хочу красть его. — Он посмотрел на меня еще раз, но теперь раздражения больше не было. Тоска, наверное, или что-то иное, напоминающее тоску. Но Глеб сильный, справится. Оставляя этот мир, за него я переживать не стану. — Иди к нему. Он съест мозг себе и всем, кто в этом доме, если вы расстанетесь вот так.
— Не уверена, что он хочет меня видеть.
— Влад считает, что иногда нужно уметь плевать на то, чего человек хочет. И давать то, что ему нужно. А ты нужна ему.
Коридор. Несколько метров до заветной двери, и я даже не знаю, есть ли кто-то за ней. Что, если я открою ее, и меня встретит пустота? Что, если Глеб ошибся, и меня на самом деле никто там не ждет?
Вспотевшей ладонью берусь за ручку двери, тяну на себя…
Он стоит у окна и смотрит в окно на закатное небо — сегодня цвета особенно насыщенные, глубокие и яркие. На щелчок двери не реагирует никак, как и на мои мягкие шаги. Он неподвижен, пока я приближаюсь, и несколько мгновений после — когда становлюсь рядом и смотрю туда, куда смотрит он.