Тени шептались, подползая поближе. За ними шла та, которой тут быть не могло. Она ненастоящая, сказала я себе, запихивая поглубже неконтролируемый страх. Это всего лишь воображение Эрика.
— Бедный маленький сольвейг. — Герда присела на корточки и погладила меня по щеке. Такая же красивая и здоровая, какой была, когда притворяясь Кирой. Она взяла меня за руку, провела ногтем по запястью. — Сейчас мы с тобой поиграем.
Внутренности разрывает от боли, слезы катятся из глаз, и сквозь их пелену я вижу, как тает крыша. Надо мною снова небо. Тучи, наполненные влагой. Угловатые царапины молний режут небеса по живому. Тени кружат вокруг, не смея приблизиться, взять. Тут все принадлежит ей — демону и моих кошмаров тоже.
Кен течет из моих ладоней, впитывается в ее сухую, истрескавшуюся кожу…
— Какая жадная девочка!
Надо мной нависает другая фигура. Худощавый мужчина в темном плаще. Лицо его прикрыто капюшоном, и я могу разглядеть лишь впалые щеки и тонкие губы, искривленные в усмешке. Он вырывает мою руку из цепкого захвата драугра и полосует запястья ножом. Больно. Боги, как больно.
— Эрик! — вырывается полустон-полукрик.
— Да-да, пусть он придет, — усмехается колдун — его ауру я различаю по темным, маслянистым периливам, по сладкой патоке кена, которым он кормит меня через кровь. — Он ведь придет? Да, хорошая моя?
— Оставь ее, Ирвин, — раздается откуда-то голос Эрика. Я не вижу его, хотя и верчу головой. Ища поддержки, помощи. Спасения?
К черту! Я — сольвейг. И пришла сюда сама.
— Убирайся! — выкрикиваю, отталкивая очередной фантом. — И ты тоже. — Бью Герду прямо в грудь кеном из ладоней, и, вопреки логике, ее образ тает, шипят, отползая, тени. Хохочет колдун, а Эрик говорит грустно:
— Оставь, она ненастоящая.
Это я-то?
С трудом встаю, пытаясь перебороть головокружение. Теплое и липкое стекает по ладони вниз, капает на песок и тут же затирается дождем. Моя кровь, а с кровью уходит кен…
Какой, к чертовой матери, кен?! Я же отдала его — весь, до последней капли. Отдала, чтобы попасть сюда. Чтобы помочь Эрику.
Значит, нет ничего? Иллюзия? И кровь тоже? А если так, то…
— Убирайся! — повторяю настойчиво и шагаю к колдуну. С удовольствием наблюдаю, как улыбка сползает с его лица, сменяясь… страхом?
Один Чернокнижник сказал однажды, что только сольвейг может влиять на миры искупления.
— Ты здесь нежеланный гость.
От моего взгляда колдун съежился, отступил. Его облепили тени — окружили, наползли на стопы, вихрями взметнулись к коленям. Сковали по рукам и ногам, обхватили шею, не давая возможности шевелиться, дышать…
— Ты давно сдох! — выплюнула я. — И здесь больше не появишься. Ясно?
Ирвин мотнул головой, будто пытаясь отвязаться от теней, но они облепили его полностью, и в итоге он сам стал дымкой — темным, полупрозрачным маревом, рассеивающимся в воздухе… Пустотой.
— Хватит уже! — Я повернулась к озеру, где утопая стопами в песке, стоял мой муж.
— Тогда ты тоже уходи, — ответил он, не поворачиваясь.
— Мне некуда идти…
Ветер рванул притаившуюся осоку, хлопнул покосившейся дверью и прошуршал по крыше опадающей листвой. Заволновалось озеро, выплескивая пухлые пенные волны на берег.
Я сделала неуверенный шаг вперед. Еще один.
Мне бы только коснуться, обнять, а там я уже смогу убедить его. Расскажу, что это на самом деле я — настоящая, не фантом. А потом, когда он поверит…
— Ты умрешь в муках.
Он встал между мной и Эриком — высокий, по пояс обнаженный, и грудь его бугрилась белесыми шрамами. Лицо разделил багровый — от брови до подбородка. А из жилы вились светящиеся щупальца.
Еще один призрак. Последнее испытание. И мне бы ждать его, да только слишком рано я расслабилась.
Полыхнуло небо очередной молнией, а перед самым моим лицом пронеслась гибкая смертоносная лоза. Я инстинктивно попятилась, упала на песок, и меня пригвоздило к земле оружием охотника.
— Прочь, — прохрипела я, стараясь вывернуться, уйти от боли, ползущей от живота вверх, к груди, к шее. Боль туманила мысли, клубилась едким дымом. И рвала, резала изнутри. Ввинчивалась в тело острым шурупом.
Боли нельзя было противиться, лишь принять.
Принимать я была не готова.
А потом она кончилась. Резко, как и накатила.
Охотник упал на песок, впечатываясь в линию берега правым боком. А в руках Эрика был зажат конец толстой, бугристой палки. А с другого конца капала в песок кровь — теперь уже кровь Первого охотника. Она обагрила его лоб и стекала по лицу, огибая уродливый шрам.
Эрика полностью подчинило безумие. Завертелись сизой воронкой тучи у него над головой. Ветер трепал спутанные пряди, созвездиями капель красовалась на щеках кровь Хаука. Его силуэт охватило голубое сияние, а взгляд… прозрачный лед, узкие зрачки, прищуренности век. Эрик смотрел в одну точку — чуть левее, чем лежала я. Мне показалось, он не хочет потерять меня из поля зрения. И в то же время не смеет смотреть в глаза.
Боится?
Хаук усмехнулся — злорадно и почти так же дико. Сплелись в воздухе две стихии, взвились в воздухе яркие плети щупалец, вспыхнул ореол силы Эрика…
Ну уж нет. Не снова. Я больше не буду смотреть, как ты умираешь, слышишь?!
Вспышка молнии. Фантомный кен из ладоней — так, что даже венам больно, и ноет жила или то, что когда-то было ею… Ослепило. И вышла в мир, выплеснулась так долго скрытая во мне белая ярость Барта.
…Когда я открыла глаза, было темно. Я лежала на чем-то твердом, влажная одежда противно облепила тело. Было холодно. И горло жгло отчего-то. Прогнувшимися балками нависал потолок, и с него мохнатыми гирляндами спускалась паутина.
— В последний раз, — сказал Эрик, глядя прямо на меня. Он стоял у окна, полуприсев на подоконник, и больше не выглядел сумасшедшим. Немного усталым, грязным и отчаявшимся, но все же это был мой Эрик. Определенно. — В последний раз я тебя спасаю.
— Пить хочу, — только и смогла выдавить я.
Он вздрогнул. Несколько секунд постоял в раздумьях, будто пытаясь найти подвох в просьбе, а потом так же, не отводя взгляда, отошел в затемненный угол, а когда вынырнул из тьмы, в его руках был стакан. И вода оказалась невероятно вкусной, сладкой даже.
Эрик сидел и смотрел, как я пью. До самой последней капли не отрывал от меня взгляда. А когда я вернула ему стакан, улыбнулся. Горячо стало в груди. Тесно, будто кто-то отчаянно пытался оттуда вырваться и прожигал себе путь раскаленным железом.
— Ты ведь снова уйдешь… — Эрик ласково провел тыльной стороной ладони по моей щеке, стирая слезы и грязь. — Если бы ты могла остаться… Хоть раз. Ненадолго.
— Я останусь! — выдохнула я. — Здесь, навсегда. Ты больше не один.
— Да, ты говорила уже, — горько усмехнулся он. — Не раз говорила. А потом уходила — раз за разом.
— Не сегодня.
Сегодня все будет иначе.
Тело ломило, но я заставила себя подняться.
— Смотри, — сказала я, взяла его за руку и подвела к окну. На улице бушевала гроза. Тяжелые капли стучали по стеклу, небо озарялось десятками кроваво-алых молний. Грохот заглушал слова и, чтобы Эрик хоть что-то услышал, приходилось кричать. — Просто посмотри, что я могу!
Я закрыла глаза и сосредоточилась.
Небо. Синее, с легкими перистыми облаками. Солнечный свет озаряет зеленую, ровную долину. А за ней гладким стеклом светится озеро. То самое, из моих снов. И я вдруг поняла: не хельза снилась мне все это время. Его мир. Моего мужчины, который запутался во тьме.
Из мира раскаяния масса выходов, сказал он мне однажды. Но ты не найдешь их в одиночку.
Теперь ты не один. Ты больше никогда не будешь один — ни в боли, ни в радости. Я буду рядом. Всегда. Возьму тебя за руку, и мы пойдем, куда скажешь. Буду следовать за тобой, как и подобает жене хищного. А ты — ты укажешь нам путь и выведешь на свет. А если нет, я дам тебе свет. Ибо без тебя меня нет. Никогда не было.