— Ты рассказываешь поразительные вещи…
— Не более, чем те, которые происходили с вами. Разве шкура на этом юном создании или искусный лук в ее руках — плод моего воображения? Вы сами живёте не так, как жили бы раньше, до катастрофы.
— Всё равно… мой брат, Сова. Я не вижу себя со стороны. И мне трудно свыкнутся с мыслью, что всё население земли сейчас стало таким.
Выслеживающим зверя в зарослях, вопящим от радости при метком выстреле или броске копья… Сражающимися с волками, наконец!
— Привыкнешь. Вам просто труднее — вы не видели остальных. Увидите.
Он лаконично ответил и вновь повернулся к дороге, желая продолжить прерванный объяснениями, путь. Ната на несколько секунд его задержала:
— Эти люди… в посёлке — они все такие?
— Обычные. Как все. Подобных мне — нет. Может быть — Череп. Или — братья, с опалёнными ногами. Черноноги — такое их прозвище.
— У них тоже нет имён?
— У всех нет имен. Я уже говорил б этом. Они остались в прошлом. Никто не хочет вспоминать о прошлом… Всё умерло, осталось под руинами похороненных надежд.
Шло утро третьего дня, нашего, совместного путешествия. С каждым днем мы становились все ближе и ближе, замечая, как все богаче и обширнее становится окружающая нас земля. Мы начали уставать, а Сова все продолжал свое продвижение в зарослях, делая короткие паузы, чтобы нас дождаться. Но мы старались не отставать от индейца. Он одобрительно посмотрел на Нату:
— Маленькая девушка имеет крепкие ноги и сильное сердце. Даже укус цепня не вывел ее из строя! Она станет отважной охотницей!
— А он? — Ната лукаво кивнула на меня.
— Мужчин не пристало хвалить… Но твой спутник сильнее и выносливее многих, из числа тех, кто живёт в долине.
Я улыбнулся, я давно не считал себя слабым. Но, глядя на Сову, не мог не отметить великолепное сложение этого человека — мускулы перекатывались у него по телу и были гораздо больше моих. Сова неожиданно остановился и протянул руку перед собой:
— Речи белых помогли им скоротать дорогу. Мы пришли. Мой брат может увидеть отсюда берег Скалистого озера!
Он раздвинул кустарник, мешавший нам видеть и шагнул вперед. Мы проследовали за Совой. Мы находились на некоторой возвышенности, с которой был хорошо заметен берег довольно большого озера. Один его край упирался в обрывистые скалы, видимо, от которых он и получил свое название. Другой терялся в туманной дымке — солнце грело так, что от воды исходило марево, мешающее рассмотреть отдаленные к востоку земли. Прямо перед нами, шагах в ста, виднелись шалаши и землянки, вырытые как попало, хаотично, руководствуясь скорее желаниями их хозяев, чем здравым смыслом. Доносился свежий запах, сопутствующий глади водной поверхности, чем-то схожий с тем, который сопровождал нас во время путешествия, по берегам Синей реки. К этим запахам примешивался едкий дым близкого костра. Сова поморщился:
— Жгут сырые ветви… У людей озера, как всегда, мало терпения и нет желания искать хворост, или нарубить настоящих дров.
— Почему?
— Почему одни барахтаются до конца, а другие предпочитают тонуть?
Мы миновали последние заросли и вышли на открытое место. Здесь еще больше кидалась в глаза убогость и неустроенность быта этих людей. Я повсюду видел грязь, брошенное тряпье, обглоданные и выброшенные прямо под ноги кости… Мое выражение брезгливости, не укрылось от индейца. Он презрительно усмехнулся, но промолчал. Я понял, что он свысока относится к этим невольным поселенцам… может быть, именно за их неумение или нежелание приспособиться к новой жизни.
Я и Ната на несколько секунд остановились, пропуская Сову вперед.
— Все еще ни как не привыкну… мы не одни.
— А вот им, — я кивнул в сторону поселка — По моему, не так это важно…
Что-то я не вижу всеобщего ликования от нашего с тобой появления.
Мы подошли к ближайшему костру. Их было несколько — возле каждого жилища что-то горело или готовилось на углях. Возле этого сидело пятеро человек — все мужчины. Ната покрутила головой — Сова обещал, что в посёлке мы увидим множество женщин. Но, либо наше появление никого не заинтересовало, либо собравшимся здесь было давно уже на многое наплевать и приход новых участников общей драмы не вызывал былого волнения. Они остались сидеть возле костра, не делая попыток даже подняться, чтобы поздороваться. Мы с
Натой во все глаза смотрели на их лица, на которых лежала печать равнодушия и обречённости, смешанная с усталостью, какая бывает у людей, которые имеют мало свободного времени. Но никто из них никуда и не торопился… Один, на вид, самый пожилой — я бы сказал, что ему за пятьдесят — поднял усталые глаза и негромко спросил: