Володина высокая бездомность, — она для него была очень характерна. Когда он делал свой дом — дом по своему вкусу, — Марина ничего ему не навязывала. Хотя квартиру на Малой Грузинской оформляла Марина. Она там что-то изобретала, но сделала все по Володиному вкусу. Надо отдать ей должное. Может быть, она не совсем понимала, какие люди ему приятны и какие знакомства ему ценны, — но то, что она хотела создать дом по его вкусу — это несомненно. И что в результате? — «Берите без доплаты трехкомнатную камеру мою».
Да, жаль, если все это уйдет… Еще в этих комнатах Володя спроектировал лампы… Здесь потолок 3.20, — это хороший потолок для Москвы. В квартире на Мещанской, где Володя жил с Ниной Максимовной, тоже были высокие потолки. А вот в Черемушках на улице Телевидения потолки были 2.52, там все время было ощущение, что задеваешь головой люстру… И Володя придумал что-то такое в стиле метрополитена, такой узкий квадрат из белого теплостойкого оргстекла. Квадрат разделен на девять клеточек-ячеек, а в каждой ячейке — лампочка. Можно включить четыре, а можно было зажечь все девять. И это было так высоко, — чтобы заменить лампочку, нужна была большая стремянка.
Теперь здесь будут жить Высоцкие разных поколений… Сыновья и внуки.
1997
Никита Высоцкий
Никита Владимирович, вы играли в спектакле Театра на Таганке «Владимир Высоцкий». Кого вы заменили из первого состава?
Это было связано с болезнью Леонида Филатова… В начале девяностых годов меня попросили заменить Леонида Алексеевича на какое-то время. А потом совершенно неожиданно для меня предложили написать заявление о приеме в труппу театра. Я написал… И играл почти весь сезон, но только в этом спектакле, в другие меня не распределяли. И я сказал, что если в театре меня хотели видеть только в спектакле «Владимир Высоцкий», то для этого необязательно быть членом труппы… Вначале я вышел из труппы, а потом постепенно перестал играть и в этом спектакле. Я понял, что я не актер этого театра, и у меня не сложились отношения — ни плохие, ни хорошие — с Юрием Петровичем Любимовым. А ведь Театр на Таганке — абсолютно любимовский, и если по каким-то причинам у него не складываются отношения с актером, то ждать чего-то бесполезно.
Ваш приход в музей Высоцкого — целая история… Но что стало побудительным толчком?
Вначале у меня была такая позиция: да, я — сын Высоцкого, но я не должен вмешиваться в процессы, которые касались его памяти. В том числе и в дела музея… Я не давал интервью для фильмов, которые снимались о нем… Тогда были живы мой дед и моя бабушка, можно было обратиться к Марине Влади — в те времена она часто бывала в Москве…
Но от этого дела стали отходить многие достойные люди… А ведь свято место пусто не бывает — в музей пришли люди, которые стали использовать Высоцкого на благо себе, со всеми вытекающими последствиями. Да еще стали мешать сбору настоящей, правдивой информации… Мне об этом говорили многие друзья отца и даже те, кто работал в музее.
В связи с этим у меня был разговор с Булатом Шалвовичем Окуджавой. Зашла речь о том, что ситуацию в музее надо менять. Окуджава сказал: если у тебя получится, что приличные люди не станут бросать телефонную трубку при упоминании музея Высоцкого, то имеет смысл это сделать.
Еще он говорил о ларьке у Ваганьковского кладбища, на котором было написано: «Музей Высоцкого»… Только через два года мне удалось добиться, чтобы эту вывеску сняли. А ведь это было подразделение музея — торговали на кладбище… Сейчас все стало более цивилизованным.
Да и я повзрослел, стал понимать, что я не просто сам по себе, я — сын Владимира Семеновича Высоцкого. И не годиться мне заниматься своей карьерой, когда дело памяти отца попало в не очень хорошие руки. Вот примерно таким был побудительный мотив.
Вначале мы хотели, чтобы в ситуацию в музее вмешалось правительство Москвы, — когда еще и мысли такой не было, что я приду сюда. Было письмо, которое подписали многие деятели культуры, — люди с громкими именами, к мнению которых прислушивались. Все они хорошо относились к Высоцкому и желали добра…
Но все это затянулось. Через некоторое время я понял, что ничего не изменилось и не изменится… А в музее это восприняли как победу: значит, мы правы, и ничего у них не получится… Тогда я пошел в «Комитет по культуре» правительства Москвы, и там со мной серьезно поговорили… В частности, передали мнение Лужкова: пусть нам не показывают, как там плохо, пусть сделают так, чтобы в музее Высоцкого все было хорошо… Вот примерно так развивались события.