И вот что я хочу сказать. В сущности, как легко человеку поверить во что-то и даже во что угодно, если он не утвержден в Истине.
И здесь может быть только два варианта: или с Пилатом воскликнуть: что есть истина[54]? И тогда можно верить во все, что угодно, решительно во все, хоть в Великую и Ужасную Дрозофилу как творца и правителя мира. Или поверить словам Христа: Я есмь путь и истина и жизнь[55], и тогда уже больше искать негде и нечего. И еще: если вера — какой бы правой она ни казалась — не будет проверена самой глубинной реальностью собственной жизни — такая вера в любой момент может подставить человеку подлую, а иногда и смертельную подножку. Моя беда на тот момент состояла в том, что я до слов Христа об Истине просто не успел дочитать. Я вообще не дошел до Евангелия, потому что прилежно начал читать Библию с начала, но безнадежно увяз где-то в многосложных Пророках…
Я не долго пробыл в Днепропетровске и вскоре, не помню уже каким образом, оказался в Киеве, на улице Виноградной, в квартире Чандрашекхара.
Это был пожилой, худощавый, но очень энергичный вайшнав[56] «старой закалки», успевший за свои убеждения отсидеть в советской психушке и казавшийся нам чуть ли не святым исповедником.
Его однокомнатная квартира также была превращена в ашрам.
Вставали мы всегда очень рано — в четыре утра. Принимали ледяной душ, причем желательно было почему-то, чтобы вода лилась на макушку. В это время дежурный проводил влажную уборку помещения. После омовения и следующего за ним «богослужения» начиналось индивидуальное чтение Маха-мантры. Все рассаживались на полу и бормотали ее вслух, по четкам, сосредотачивая все внимание на звуке. Зрелище или, скорее, «слышаще», я вам скажу, не для слабонервных. Ну, представьте на минуту темную комнату, предрассветный час и группу мужчин, которые, закрыв глаза и раскачиваясь, как цадики[57], бурчат без умолку одно и то же. Продолжается это действо никак не меньше часа, после чего испытываешь почти физическое ощущение, что ты лампочка, только что побывавшая в высоковольтной сети.
После Маха-мантры начиналось чтение, разбор и обсуждение «священных» текстов.
Затем наступало время для принятия прасада — пищи, приготовленной из вегетарианских продуктов и «предложенной Кришне», то есть идоложертвенной, как я это понимаю — увы! — только сейчас. Ужас, подлинный ужас этих действий заключался, опять же, в том, что большинство участвующих в них были людьми крещеными, а стало быть, сознательно или неосознанно — вероотступниками.
После завтрака наступало время экстрима — в шафрановых одеяниях мы отправлялись на Крещатик[58] уговаривать обывателей, что единственное, что им нужно сейчас, — это Бхагавад-Гита с комментариями «Его божественной милости, Шри Шримад Абхай Чаранаравинды Бхактиведанты Свами Прабхупады». Помню, в первое время нас постоянно забирала милиция, и приходилось изъясняться в каких-то заплеванных участках, сидеть в «обезьянниках», впрочем, нас там долго не задерживали — времена уже были не те, — и мы отправлялись дальше с упорством, заслуживающим лучшего применения.
Но я не стану детально живописать кришнаитскую жизнь. Об этом сейчас уже много чего сказано. Хочу только остановиться подробнее на причинах моего ухода из этого экзотического Общества.
В кришнаизме мне, как и многим, нравилась сама атмосфера, как будто благодатная, тонкая, исполненная мудрости и покоя. Но вот именно как будто, потому что, когда я смотрю на ту свою жизнь со стороны, я понимаю, что это было плавное, благовонное и шафрановое, — но все же безумие. Безумие в самой основе своей, в безоглядной и беспредельной вере в то, что фиолетовый карапуз Кришна, исполненный чудовищных и недетских противоречий, — это все. И надо его любить, любить самозабвенно и безоглядно до беспамятства. Сейчас я глубочайшим образом убежден, что такая вера возможна только и только в том случае, если человек еще не встретился со Христом. Причем лично.
57
Цадик — в иудаизме благочестивый, безгрешный человек, пользующийся особым расположением божества.