Вскоре оптинский старец, схиигумен Илий, передал свой келейный, старинный образ Владимирской Божией Матери в благословение бахчисарайскому монастырю. Икона эта пропала, но благословение, благодать невозможно умыкнуть, и свидетельство тому — восстающая из праха, безумию вопреки и во славу Божию, величественная и прекрасная «Крымская Лавра», жемчужина «Русского Афона» — Бахчисарайский Свято-Успенский скит!
РОДНЫЕ
Я маялся, работая в театре, понимая, что нужно бежать без оглядки, но не зная еще куда. И вот однажды случился у нас утренний выезд в Бахчисарай с детским спектаклем. Когда отработали и стали уже собираться обратно, я вдруг задумал удрать… Хоть ненадолго. В монастырь. Сказал, что хочу повидать родственников и вернусь к вечерней репетиции. Соврал, конечно… насчет вечера. Знал наверняка, что не вернусь, что могу схлопотать выговор, но все равно удрал.
«Родственников» повидать…
Бахчисарайский Успенский Скит. Это моя детская безоглядная любовь. Древние, стершиеся ступени, прохладные пещеры келий, молчащие, кажется, о большем, чем можно вместить. Зелень мха на сырых стенах, пустые, поруганные гробницы, поблекшие фрески — все это не просто впечаталось в мою память, но стало непостижимо, запредельно родным…
И вот маршрутка тарахтит, как жестяная копилка с мелочью. Не может маршрутка не тарахтеть на бахчисарайских улочках — асфальт здесь как будто перекапывают усердно и регулярно в поисках клада.
Я больше не пытаюсь напряженно, как в детстве, «разгадать» Бахчисарай, не вслушиваюсь тревожно в отдаленный прибой вечности, перекатывающий гальку столетий. Это слишком мучительно. Не сейчас… Сейчас я просто скольжу взглядом по истершимся ликам старинных фасадов и еду. «К родственникам»… В монастырь.
Что это? Огромная гранитная глыба, отполированная до блеска, и надпись на ней — как будто отстраняющая, холодная. И такое впечатление совсем с ходу, без предвзятости и настроя… Чувство всегда идет впереди мысли. Как-то тревожно сжимается сердце. Я не узнаю! Не узнаю «мой» монастырь. Это что-то чужое. Правильное, хозяйственное, но чужое. А я ведь с детства сюда… босяком, как к любимому деду в объятия, а теперь… Как же?..
Я медленно поднимаюсь по знакомой дорожке и вглядываюсь в приметы новой жизни.
Идет широкое, с размахом, строительство, и кажется, что внешнее, деловитое затмевает то сокровенное, живое, за чем приходят в монастырь… «Ну ничего, — успокаиваю себя, — устроится…» Со временем пропитается благодатью новая монастырская плоть, одухотворится, срастется с древностью и заживет все той же вечной, радостной жизнью пакибытия.
На дне ущелья кипит работа, возводятся корпуса, укрепляются стены, слепят солнцем листы жести в руках кровельщиков, пилорама визжит отдаленно, копошатся крохотные фигурки строителей…
На смотровой площадке пусто, и как-то невольно думаешь: ну вот я приехал, и что дальше?..
Подхожу к источнику. Мужичок наполняет канистры. Я жду. Ниже на склоне монах возделывает терраску под огород. Вскапывает землю и бросает в ведро камни. Появилась откуда-то курица: поквохтала, подумала и стала спускаться, — может, надеялась червячком разжиться? Подошла к делянке, но монах вдруг метнул в нее сердито лопату земли, и курица побежала, хлопоча крыльями, наверх… «Вот и я так», — подумалось почему-то.
По широким ступеням поднимаюсь в пещерный храм.
Здесь тишина, прохлада и полумрак. Вход в наос[70] перегорожен тяжелой бархатной лентой. Службы нет.
В притворе лавка. Фотографии с видами монастыря, иконы, календари, всевозможные буклеты и описания, видеокассеты и диски с этикеткой: «Крымская Лавра». Рядом картонные коробки, набитые до отказа книгами. Табличка: «На продажу».
Я хочу спросить: можно ли мне остаться в монастыре до утра, помолиться с монахами? Простой вопрос, но прежде чем его задать, я уже понимаю, что прозвучит он нелепо. Даже не знаю, почему и что с этим делать, но какая-то необъяснимая напряженность сквозит в воздухе. Все же набираюсь смелости и как можно более уверенно спрашиваю у торгующей тетушки:
— Скажите, а где настоятеля можно найти?
Тетушка смотрит пристально и отвечает с оттяжкой:
— Сейчас никто тебе на этот вопрос не ответит.
И мне чудится такая интонация, что, мол, знают-то все, но не ответит никто.
— Подходи часам к семи в трапезную, там и настоятель будет, — добавляет она.