Да ведь это чудо, настоящее чудо! Я о воде все время думал: где же я ее брать буду? куда ходить? А тут рядом совсем — вода. Ну я тут прямо прослезился от умиления и благодарности. Ведь это уму непостижимо — родник! Я и мечтать не смел… И древний, видать. Две чаши со стоком из одной в другую высечены в скале, может быть, в незапамятные еще времена собратьями нашими — христианами. И так мне хорошо стало на сердце, спокойно, как будто и не было всех треволнений и трудностей. И силы откуда-то взялись!
Спустился чуть по склону, посмотрел со стороны на обрыв, на то место, которое я наметил, а оно и в самом деле оказалось хорошее, с «балкончиком» на скале. Прямо для кельи словно и предназначено. Вот такие чудеса! Ну, думаю, никогда Господь не оставляет уповающих на Него! Никогда! Пусть даже не сразу, но по прошествии времени и скорбей малых, когда смирится душа, — непременно подаст просимое, если, конечно, это полезно человеку. Слава Тебе, Боже! Только бы не о себе иметь попечение, а как бы Тебя прославить, потому что Ты, Господи, и смысл, и свет, и дыхание всей моей жизни!
Так и закончилась эта первая, радостная встреча с «моим местом».
Прошла пара недель. Прикупил я в городе инструмент и снова полез на гору. Снизу, от поля, что разделяет Мангуп и Чардаклы-Баир, поднялся быстро — за час, да и то еще с непривычки, с передышками. Но по-любому недолго. И вот мне уже мечтается, что когда-нибудь можно будет ходить отсюда в мангупский монастырь на службу… причащаться в воскресный день. Господи, хорошо-то как!..
До кельи своей я добрался к вечеру, немного поработал и лег спать. С утра продолжил рубить в скале ступени — чтобы на карниз скальный взобраться, и вот посреди работы слышу — пробирается кто-то через кустарник. Обернулся и одеревенел: стоит передо мной совершенно голый, черный от загара человек с топором в руках. С виду — молодой парень, но смотрит хмуро, как охотник за скальпами: волосы колтуном, в носу кольцо вроде как у африканцев, а на шее вместо креста — индуистский значок «Ом».
— Привет, — говорит.
— Привет.
— Ты чего это делаешь?
— Да вот, — говорю, — келейку решил себе вырубить.
— Не-е, — говорит, — братан, не пойдет. Это мое место, так что давай-ка вали отсюда. Мне здесь соседей не надо. Да еще и громких таких… А то ведь я могу и топориком тюкнуть. — И даже так замахнулся слегка, изображая, как он это себе представляет.
Тут я ему стал объяснять, что мне до него нет никакого дела, пусть себе будет кем хочет. Я сам по себе, а он — сам по себе. Воды мне много не надо. А насчет стука… вот тут я, правда, и сам не знал, что ответить. Я шел рубить свою келью с верой, что Господь как-нибудь Сам все устроит. Но для паренька-язычника это, конечно, не аргумент.
— А ты сам-то где живешь? — спрашиваю я у него, чтобы хоть как-то отвлечь от мрачных мыслей.
— Да там, дальше, под обрывом, в гроте. Но ты не найдешь, там место такое… скрытое.
Оказалось, аборигена зовут Вадимом, от роду ему двадцать четыре года. С двадцати живет дикарем на Мангупе, даже отца Меркурия монастырского знает — сложил ему как-то камин из дикого камня. Но вот теперь на Горе суетно стало, людей много, туристов… и бродяга подыскал себе другое место для жительства. Получается, он пришел сюда незадолго до меня. Ну что поделаешь… Как-то мы с ним разговорились потихоньку, даже какие-то общие темы нашли — два старых босяка мангупских. Вроде как примирились даже, так что скрепя сердце он мне вроде бы «разрешил» здесь устраиваться. Но видно, что в душе недоволен.
— Ты пойми, — говорит, — воды в роднике мало, а главное — ты внимание привлекаешь, стуком своим… Да и вообще — мы с тобой разных направлений. Ты православный, а я язычник.
День жаркий, пот течет в три ручья.
— Пойдем, — говорю, — к роднику, водички попьем.
— Пойдем, — отвечает, — только ты не удивляйся, там женщины это… голые — друзья мои. Здесь только я живу, ну и те, кого в гости позову. Место дикое, безлюдное. Даже тропинки не было, это я сам протоптал. Вообще странно, как это ты сюда забрался… здесь тоже все не так просто. Пустила тебя гора, приняла… Уж не знаю почему, но приняла.
Вышли к роднику, а там и в самом деле — две дамы бальзаковского возраста загорают, в неглиже… Пригорюнился я от этой встречи изрядно: и от Вадима, и от «друзей» его… Действительно, как-то все это уж очень не вяжется с тем, для чего я пришел… Непримиримо… Никак.
Но отдохнул я маленько, вернулся к скале и снова стал рубить. Однако к вечеру ближе появился опять мой язычник, на этот раз с африканским барабаном. Идет постукивает, и вижу, что не просто так… Как бы шаманит, выгоняет меня. А мне и смешно, и грустно…