Минуту сидел, хмуро глядя под ноги, потом собрался с духом.
— Знаешь что? — поднял глаза на Елену. — Жди меня месяц.
«Вот еще! — возмутилась она про себя. — С чего это я его ждать буду? Знакомы-то без году неделя. Да и того меньше. Станцевали пару раз, да проводил с подругами. И пожалуйста — жди меня. Ага! Жди меня и я вернусь. Больно ты нужен. Много таких, всех не переждешь».
А вслух сказала, пожав плечами:
— Ладно.
У него сразу лицо посветлело, и посмотрел на нее так, словно бог весть что посулила. А ей-то не трудно. Будет повод отказаться, если позовут на танцульки. Обещала, мол, человеку и слово свое сдержит. Уж в этом отношении ее никто не посмеет упрекнуть, она словами на ветер не бросается: сказала, что отрезала. С детства такая была.
— Значит, не будешь бегать на дискотеку? — переспросил он, смущаясь своего вопроса.
— Сказала же…
Елена смотрела в книгу, но почему-то буквы слились в сплошные линии, что-то случилось с глазами. Однако, она упрямо делала вид, будто читает. Такая, значит, грамотейка, так вгрызлась в книгу, что и не оторвать.
«Дура я, что ли? — думала Елена про себя. — Человек в гости, считай, пришел, а я — как бука. Нельзя, милая, так себя вести. Нехорошо».
А от книги и впрямь не оторваться. Тогда придется посмотреть на него, встретиться глазами. А она вдруг оробела.
— Можно спросить? — подал он голос.
— Спрашивай.
— У тебя есть кто-нибудь?
— Конечно. Отец есть, мать. Полдеревни — родня. Все Чупровы. Пришли провожать, так всю пристань заняли.
У него глаза ожили, смотрит на нее, не мигая, и так слушает, будто она ему лучшие в мире слова говорит. Елена прекрасно поняла, о чем он спросил. Но ответить прямо было неловко. С чего он вдруг такие вопросы задает? Знакомство-то шапочное, можно сказать… И стала она рассказывать о своих родных, о дядьях да тетках. Чего это на нее нашло?
Валерий не перебивал, молча слушал, все больше успокаиваясь и утверждаясь в своей главной мысли — нет у нее парня.
— Ну, я пошел, — сказал он наконец и поднялся.
— Пока, — ответила Елена.
Он хотел, видимо, пожать руку, но посчитал неудобным, и она уже хотела было подняться, да раздумала.
Так и расстались.
Елена усердно готовилась к каждому экзамену. И нельзя сказать, чтобы часто вспоминала Валерия, но не забывала. В институт она поступила. И за все время никуда не ходила с подругами, кроме кино. И не тянуло ее, главное, потому что в один прекрасный день вдруг поняла: она и впрямь ждет. Это открытие сперва озадачило, а потом даже рассердило.
«Да ты что?! — ругала она себя мысленно. — Совсем свихнулась! Ты же его не знаешь. Может, просто пошутил. Перевели куда-нибудь — на то и военный — и служит теперь в другом городе».
Но почему-то не верилось, чтобы мог Валерий поступить так: слишком это глупо и мелко. А он был сильный и правдивый — Елена в людях разбиралась. И хоть умом понимала, что зашла в своем затворничестве слишком далеко, менять ничего не хотела.
— Ты что это? — спросит, бывало, Ирка. — У Игоря день рождения. Тебя приглашал. Пойдем?
— Нет.
— Но, почему, почему?
— Потому.
— Постриглась бы в монашки, честное слово!
— Надо будет — постригусь.
— Может у тебя кто-то есть?
— Может быть.
— Ну и скрытница ты! А ведь глупо.
— Что глупо?
— Прошли те времена, когда вот так ждали. Правильно говорит Константин Васильевич.
— Это еще кто такой?
— Один мой новый приятель. Могу познакомить. Хочешь?
— Нет. И что же он говорит?
— Кто живет прошлым, говорит, тот дурак. Кто живет будущим — тот псих ненормальный. Надо жить только настоящим.
— Просто философ этот твой Константин Васильевич.
— Ай, что я на тебя время трачу! Лучше объясняться с телеграфным столбом, тот быстрее поймет.
Такие разговоры возникали не раз, пока Ирка и другие подружки не поняли, что характер у Елены твердый, такую не переубедишь, если она того сама не захочет. И оставили в покое.
Уж, видно, такая судьба выпала на долю Елены, что влюбилась она в своего будущего мужа, так сказать, заочно, — разлука соединила их. Между тем прошел месяц, а Валерий не объявлялся. Прошла еще неделя, потом еще… И так три долгих месяца. Елена не могла бы объяснить, почему продолжала ждать. Но с каждым днем это ожидание все более укоренялось в душе, и человек, которого все-таки и видела два раза, становился более понятным и родным: она его придумывала в бесконечные часы одиночества.
Велика и таинственна душа человеческая.