И отец, и дед Валерия были офицерами, и он продолжил семейную традицию. Очень серьезно относился к службе. Елена переживала за него, однако надеялась, что он справится и обретет прежнюю уверенность.
Однажды Ира, которая для Елены по-прежнему оставалась Иркой — такая была несерьезная, — завела опасный разговор.
— Углов! — обратилась она к Валерию. — Слышь?
— Что-нибудь новое от Константина Васильевича? — притворился очень заинтересованным Валерий.
Они на кухне пили чай.
— Не от него, от Потапьева.
— Это еще кто такой?
— Не важно. Важно то, что он сообщил. Разгоняют вас.
— Не понял.
— Будто не знаешь. Елена, ты-то хоть знаешь?
— Помолчала бы, Ирка, — вздохнула Елена.
— Вы что, братцы, и впрямь не знаете? Твой Углов, Елена, скоро останется не у дел.
— Тебе-то что? — в сердцах сказала Елена, заметив, как напряглось лицо Валерия.
— Как это? — не поняла ситуации Ира. — Я тебе кто? Я тебе лучшая подруга. И мне совсем не безразлично, что будет с Угловым. Я уже подумала. Углов, слушай меня. Слушай внимательно. Твоя жена совершенно непрактичная женщина. Ты прекрасно это знаешь. И жениться тебе, собственно, надо было не на ней, а на мне. Я уже вывела бы тебя в полковники.
— Ну, Ира! — повысила голос Елена.
Но разве можно было остановить подругу, если она заводилась? Даже и пытаться не стоило.
— А ты помолчи, — сказала Ира Елене и снова обратилась к Валерию: — Углов, слушай. Я тебя устрою на прекрасную работу. Я уже прозондировала почву. Все — о’кей!
— И кем я буду по твоей милости? — спросил вроде бы шутливо и небрежно Валерий, но Елена уловила в его голосе боль.
— Ах! Ах! «По твоей милости». Да ты еще, Углов, руки целовать мне будешь. Хорошо, так и быть. Руки не целуй, но шоколадку купи. Можешь даже две.
— Сойдемся на трех.
— Отлично. Ненавижу скупых мужчин. Мой Константин… Ах ты, мой пупсик! Как вспомню, так дрожь пробирает. У него попроси мороженого, так он лекцию прочитает. И не купит.
— Не отвлекайся, Ирина, — перебил ее Валерий.
Не понравился Елене его голос, будто сквозь зубы говорил.
— Ты, знаю, машину водишь, как бог. Ну вот! Хочешь возить большого начальника? Очень большого! Очень важного! Ему квартиру для кого-то сделать — раз плюнуть.
— Не пойдет, — сказал Валерий, покачав головой и глядя в стол.
— Ты что, Углов! Опомнись! Да за такое место…
— Понимаю, Ирина. Очень польщен. Но я с детства мечтал быть сторожем.
С этими словами Валерий поднялся и вышел из кухни. Елена не бросилась за ним, понимая, что этого делать не надо. Она сокрушенно уронила голову на руки и простонала:
— Ой, Ирка, ну что ты делаешь?
— А что, что я такое сказала? — недоумевала Ира, старательно распахнув глаза.
— Он же переживает… Что ты знаешь!
— Я хотела как лучше.
— Не заводи больше этих разговоров.
— Ну, хорошо. Могла бы и подмигнуть. Мол, замолчи.
— Да-да, все правильно. Могла. Тебя остановишь…
— Ой, Угловы! Вы так мне надоели. Все у вас как-то сложно. Надо жить просто. Вот мой Константин Васильевич говорит…
— Когда хоть он женится на тебе?
— Да все обещает. А я, дура, верю.
Ира непритворно огорчилась, загрустила, и Елене стало жалко ее.
— Много ты ему прощаешь.
— Ага. Ты права, Лена. А что делать? Я уже привыкла к нему. Вот так и живем. Он вообще-то неплохой, меня не обижает, но такой эгоист, такой эгоист, свет подобного не видел. Но я понимаю, все мужчины такие. Может, кроме твоего Углова. Но и Углов, конечно, эгоист. Такую работу предложила. Ты, Лена, подумай… Это же тебе не такси. Я так старалась. Что я теперь скажу?
Ира пригорюнилась, подперев пухлыми кулачками полные щеки. Но долго молчать, а тем более пребывать в грустном расположении духа она не могла и тут же быстро заговорила:
— Вот что, подруга. Мужчины — беспомощные люди. Мы должны за них думать. Что он там говорил насчет сторожа? Я что-то не поняла. Если он сторожем хочет, я устрою. У меня есть один знакомый…
Елена расхохоталась, обняла подругу и сказала:
— Милая ты моя Ирка! Душа ты святая…
Глава вторая
Елена и Валерий снимали полдома на окраине города. Старуха-хозяйка недавно похоронила мужа, а дети жили отдельно и — как сама говорила — звали ее наперебой, но она не хотела оставлять дом, в котором родилась, выросла, сама народила троих и подняла на ноги.
Дом был старый, со скрипучими полами, теплый и по-своему даже уютный. Елену он вполне устраивал, потому что сама выросла в таком же. Бревенчатая перегородка отделяла хозяйскую половину от той, которую занимали Угловы и где было две комнаты — одна большая, а вторая маленькая, служившая спальней. Кухня была общей. Массивная русская печь занимала середину дома, грея обе половины.