— Большая честь, профессор. Принимать вас — для меня большая честь. — Руки Доктора совершали странные движения, он как будто вытирал одну о другую. Пестрый клетчатый костюм выглядел неуместно.
— Удивлены? — усмехнулся иллюзионист, перехватив взгляд гостя. — Я одеваюсь так умышленно. Иначе пришлось бы крутиться в этом шоу двадцать четыре часа в сутки. Некоторые из моих коллег ведут себя иначе, но я достаточно выкладываюсь на сцене, чтобы не изображать из себя иллюзиониста еще и после выступления. То, что вы видите, моя собственная маленькая иллюзия, маскировка, если хотите. Пожалуйста, садитесь. — Он смахнул пару газет с ближайшего стула, явно нуждавшегося в помощи плотника.
Мориарти готовился к встрече с совсем другим человеком, и теперь ему пришлось напомнить себе, какое блестящее впечатление производил иллюзионист на сцене.
— Спасибо, Доктор Ночь, — любезно сказал он.
— Билл. Пожалуйста, называйте меня Билл. Доктор Ночь — это для них, там. — Иллюзионист кивнул в сторону двери.
— Хорошо, пусть будет Билл. Ваше выступление произвело на меня сильное впечатление. Весьма и весьма сильное.
— Вы очень любезны. Спасибо. Похоже, мне удалось произвести впечатление не только на вас. — Он понизил голос. — Случайно не видели объявление в сегодняшней «Таймс»?
— Вообще-то, видел.
— Большая честь. Такое случается нечасто. Насколько мне известно, его королевское высочество проявляет немалый интерес к трюкам и всяким чудесам. Наверное, и сам кое-какие карточные фокусы знает, а?
Мориарти кивнул. Вступление закончилось, пора переходить к делу.
— Сколько вам здесь платят, Билл?
— Ну, знаете, не думаю, что мне…
— Не беспокойтесь, Билл. Я сам имею контрольный пакет акций в нескольких мюзик-холлах — признаюсь, конечно, не таких шикарных, как этот, — и готов заплатить вам втрое больше того, что вы получаете здесь.
Уозерспун вскинул голову. Глаза его алчно вспыхнули.
— До следующего месяца я занят, — быстро ответил он, и Мориарти понял, что задел нужную струну.
— Неважно. Если вы примете предложение, которое я намерен вам сделать — а мне представляется, что вы его примете, — то выплаты пойдут со следующего понедельника.
— Что? Даже если я не буду выступать? Э… мне нужно поговорить с агентом и…
— Поговорить с агентом? — рассмеялся Мориарти. — И потерять десять процентов? Вашему агенту знать о нашей договоренности вовсе не обязательно. По крайней мере, до начала ваших выступлений в одном из моих залов. А пока пусть все останется между нами двумя.
— Между нами? А как же Рози? Это девушка, которую я… с которой я выступаю.
Мориарти хитро улыбнулся и заговорщически подмигнул.
— И только, Билл?
Уозерспун ухмыльнулся.
— Ну, всякое бывает. Иногда. Но обычно я с такими не связываюсь. Нет, нет, профессор, это не про меня. А вы, как я вижу, человек знающий.
— Да, можно и так сказать.
— Так что за предложение? Выкладывайте.
Мориарти с улыбкой откинулся на спинку стула.
— Я скажу вам, чего хочу…
Он говорил около получаса — мягким, вкрадчивым, завораживающим голосом. Говорил и не мог поверить, что великий Доктор Ночь может быть таким легковерным простаком.
Из театра Мориарти направился в сторону Лейстер-сквер, где остановился ненадолго, вдыхая запахи дыма, копоти и лошадей и глядя на площадь с ее кустиками, цветочными клумбами и статуей Шекспира, еще не утратившей своей первоначальной белизны. Взгляд его неторопливо скользил по ярким афишам, спешащим пешеходам, громыхающим омнибусам и кэбам. Куда они спешат? Что знают о жизни все эти люди? Что знают о мире? Они живут в другом обществе, не ведающем тех темных тайн, что известны ему. Как будто смотришь на две стороны монеты. Да, монеты. Верное сравнение, потому что деньги и есть то единственное, что соединяет два мира. Одна сторона не имеет представления о другой, и как бы ни старались эти недалекие, честные людишки, как бы ни напрягали воображение, проникнуть в его владения им не под силу. И когда его время истечет, никто, даже историки, не смогут попасть в его мир, распутать завязанные им узлы.
В течение следующей недели приближенные Мориарти приметили любопытную закономерность: каждый день, после полудня, Мориарти исчезал часа на три. Харкнесс, когда к нему подступили с вопросами, только нахмурился.
— Не мое дело, — проворчал он. — Вы меня знаете. Мне платят, чтобы я его возил и не трепался.