Комарницкий Юрий Павлович
Возвращение на Подолье
Часть первая. ПУТЬ К СВОБОДЕ
1 На грани срыва
Обхватив голову руками, бывший начальник спецкомендатуры города Караганда майор милиции Константин Харасанов сидел в одиночной камере СИ-16[1]. Все жалобы и заявления о предоставлении ему адвоката стопорились где-то в стенах тюрьмы. Он уже начал понимать, что система, которой он так долго служил верой и правдой, решила его уничтожить. Известная русская поговорка “Ворон ворону глаз не выклюет” на поверку подтверждения не находила. Вот уже год его, бывшего офицера милиции, бросают в камеры к уголовникам. Год он находится на грани между жизнью и смертью.
Каждая жалоба прокурору влекла за собой перевод в новую камеру. Как уголовники до сих пор его не убили, он точно объяснить не мог. Вернее сказать, уже не мог. Различные ситуации переплелись в столь запутанный клубок, что, желая вспомнить, напрягая мозг, он сразу же начинал ощущать полное физическое бессилие.
Иногда приходила мысль покончить с собой. В принципе, жизнь прожита. За спиной пятьдесят лет, в которые поместилось все положительное, что дарит человеку жизнь — любовь, материальное благополучие, уважение и почет. Но, оказывается, кроме положительных эмоций судьба уготовила его еще здоровому организму самое страшное — гнить в застенках Карагандинской тюрьмы.
Харасанов неплохо знал законы, всегда этим обстоятельством гордился, но в этих стенах вдруг с ужасом почувствовал, что обусловленных законом прав у заключенных фактически нет. С первых же дней, когда он с пеной у рта требовал адвоката, следователь, ведущий его дело, абсолютно спокойно ему ответил: “В начале следствия закон адвоката не предусматривает. Вы имеете право на адвоката только в том случае, если являетесь психически больным и не имеете возможности сами себя защищать”. Но Константин не был психически больным и поэтому все его просьбы о предоставлении ему адвоката оставались без внимания. Его игнорировали, над ним смеялись. Постепенно в административном аппарате следственных органов он стал ничем иным как нарицательным. Его следователь в глазах коллег прослыл великомучеником и, когда он отправлялся в тюрьму, коллеги сочувственно спрашивали:
— Ты куда?.. Опять по делу правдолюбца?
Начальник тюрьмы Петренко Иван Григорьевич вначале еще перечитывал заявления и жалобы Харасанова, но однажды, плохо выспавшись, на собрании сотрудников аппарата процедил:
— Нечего с ним няньчиться… Пусть сидит в общей камере.
Это в “общей” младшие чины перекроили на общих, и Харасанов отправился путешествовать по камерам Карагандинской тюрьмы.
О нем помнили, но о нем забыли. Только тогда, когда из тюремной столярки раздавался своеобразный стук, свидетельствующий о сколачивании очередного гроба, начальник тюрьмы спрашивал у офицера ДПНСИ (дежурного помощника начальника следственного изолятора):
— Это не для нашего правдолюбца? — а услышав отрицательный ответ, лукаво улыбался и говорил:
— Такого еще не было… В Книгу Гиннесса нада-бы.
Несмотря на то, что убийство в тюрьме любой страны является чрезвычайным происшествием, необходимо заметить, что в то же время, оно является избавлением кого-то от кого-то. Если на одну чашу весов богини правосудия Фемиды положить этих “кого-то”, а на другую — неприятные последствия в связи с убийством, сначала чаши уравновесятся, а затем чаша с “кого-то” поползет вниз. В той стране, где подследственный по ходу следствия не имеет адвоката, иначе быть не может. Это уяснил и Константин Харасанов, поэтому каждый день готовился к смерти.
II. Волки и овцы
Грязная камера. Цементный пол в трещинах и выбоинах. Окно разбито. Сквозь решетку и створчатые жалюзи дневной свет не проникает. В камере, рассчитанной на десять человек, втиснуто тридцать особо опасных рецидивистов. Многие из них не были на свободе пятнадцать-двадцать лет. Двухъярусные нары вплотную пригнаны друг к другу. На нижнем ярусе кто сидит, по-турецки поджав ноги, кто лежит — разместились пять человек из уголовной элиты. На втором ярусе пятнадцать человек. Они принадлежат к разряду “мужиков” — молчаливых, исполнительных, но по тюремным и лагерным законам не падших.
На цементном полу, на скрученных матрасах, сидят восемь человек не имеющих авторитета. Днем стелить матрасы и лежать не разрешается.
Возле самой параши, согнувшись, стоят на корточках два человека — они из разряда отверженных. Жизнь этих несчастных преисполнена физическими страданиями. Когда звонок извещает отбой, для них наступает время интенсивных мучений.