Нильский, который с потерей веры в Остапа окончательно утратил веру в человечество, погрузился в состояние безысходной смертельной депрессии. В его воспаленном мозгу догорали, обугливаясь, позавчерашние мечты. Он вспомнил недавнюю фразу Крымова: «Беременность лишний раз доказывает, что последствия бывают гораздо серьезней, чем сам поступок».
Через тридцать минут Остап попросил зайти официальных лиц для вручения своего заявления. Вскоре помещение плотно заполнили деловитый Стусь, сияющий Пеленгасов в сопровождении Вики и краснолицый управляющий банком «Восток». Пеленгасов имел довольный, умиротворенный вид, словно после перенесенного оргазма.
Ну, как у нас дела? — ласково спросил он с интонацией знаменитого хирурга, обращающегося к безнадежному раковому больному.
Крымов подчеркнуто спокойным голосом обратился к Пеленгасову:
Ты знаешь, Боря, во дворе дома, где я живу, стоит собачья будка. Ее хозяин — собачий граф Монте-Кристо, по кличке Барон. Он большой мыслитель. Он знает жизнь не хуже нас. Недавно он поделился со мной одной мыслью: «Если ты — сука, то и жизнь, и радость, и бред — все у тебя будет собачьим». Как и у тебя, Боря, у меня будет для тебя два сюрприза. Вот первый, — и Остап протянул подполковнику Стусю свое заявление.
Бравый, милиционер, сморщив лоб, что выражало наивысшую степень интеллектуального напряжения, углубился в чтение бумаги. Остап подумал, что морщины на лбу Романа Степановича заменяют ему мозговые извилины, но не стал делиться этой мыслью с окружающими.
Нильский сидел на диване с закрытыми глазами. Остальные участники нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Милицейские формальности их уже те интересовали. Брови подполковника медленно поползли вверх, достигли своей верхней отметки и затем поползли еще выше. Если бы текст заявления не был столь коротким, его брови могли бы оказаться на затылке. Закончив чтение, подполковник обернулся в сторону Пеленгасова и сказал.
Ничего не пойму. Тут чушь какая-то. Почитайте сами.
В чем дело? — недовольно сказал Пеленгасов, вырывая из его рук бумагу.
Этот жулик ходатайствует о привлечении вас и товарища Борова к административной ответственности, — сказал подполковник, — в связи с нанесением морального и материального ущерба концерну «РИО».
Холодок нехорошего предчувствия, подкрепленный спокойствием Крымова, пробежал по позвоночнику Пеленгасова в то же самое время, как тоненький ручеек надежды защекотал в мозжечке Нильского те рецепторы, которые отвечали за функцию глаз. Его веки робко приподнялись, и в образовавшиеся щелочки он увидел трех нахмурившихся чиновников, одновременно читающих заявление.
Это просто бред! — зарокотал управляющий «Востоком» прокуренным басом.
— Данное заявление просто безосновательно. Ведь у вас, подполковник, имеются на руках все доказательства. Где платежное поручение этих жуликов?
Стусь открыл черную папку и достал оттуда лежавшее сверху платежное поручение.
Пеленгасов выхватил бумагу и быстро пробежал по ней глазами.
Вот, смотрите… Сумма совпадает… Назначение платежа… Получатель… Подписи… Банк… Все совпадает! Точно такое же платежное поручение, как в моем банке. Посмотрите, Боров, — и Пеленгасов ткнул бумажкой в лицо управляющему.
Не все, — сказал Крымов, увлеченно рассматривавший свой ноготь.
Пеленгасов начал еще раз внимательно перечитывать платежку и вдруг, найдя в ней что-то, с ненавистью глянул на Остапа, затем с такой же ненавистью посмотрел на Борова и затряс перед его носом бумагой.
Число! Посмотрите на число! Здесь написано — тридцатое ноября. А сегодня тридцатое что? Октября!
Боров выхватил бумагу и поднес к своим глазам.
Этого не может быть, я сам вчера читал, — там было тридцатое октября. Только она была тогда не подписана.
Так это было вчера! — закричал Пеленгасов. — Скажите, когда он ее подписывал?
Еще в четверг нам оставили платежку с одной подписью бухгалтера, а вторую подпись он поставил при мне в четыре часа дня сегодня.
Кто при этом присутствовал? — повышая голос, заревел Пеленгасов.
Да все, — начал горячиться Боров, тоже повышая голос. — Мой заместитель, ваши люди за колоннами, я был рядом. И перестаньте повышать на меня голос, Пеленгасов! Не забывайтесь!
Пеленгасов резко повернулся к Остапу.
Этот жулик подменил платежку, — закричал он, тыча пальцем в Остапа. — Я знаю его, он большой ловкач. Надо обыскать их обоих. Подмененная платежка должна быть где-то у него. Надо обыскать весь банк. Бумага не могла пропасть бесследно.
Не могла, — подтвердил подполковник, — они все время находились под присмотром.
В банке начался всеобщий обыск. Были перевернуты вверх дном все столы, обследованы мусорные урны, туалеты и даже крыша здания. Личный детальный осмотр Остапа и Нильского с применением рентгена, на который их свозили в институт судмедэкспертизы, не показал ничего. Четыре часа продолжалось скрупулезное, сантиметр за сантиметром, обследование здания банка, не приведшее ни к каким результатам.
Когда подполковник отпустил людей, вызванных на подмогу из городского УВД, он подошел к Борову и недовольно спросил:
Послушайте, а была ли вообще первая платежка? Вы не ошибаетесь, случайно? Она не могла исчезнуть бесследно. Нет ни малейшего следа. Ни обрывков, ни пепла. К тому же Крымов все время находился в поле зрения нескольких пар глаз.
Лицо Борова покраснело и приобрело цвет облицовочного кирпича.
Да вы что! За кого вы меня принимаете? Мы все собственными глазами видели ее до того, как она попала в его руки. Он подписал платежное поручение, и вы сами должны были это видеть.
Да, но сейчас мы документально доказать этого не можем. А исчезнуть никуда эта чертова бумажка, если даже он ее и подменил, не могла. Можете мне поверить — я профессионал. Все выглядит так, как будто первой платежки просто не было.
Боров начал бить себя кулаком в грудь и клясться именем мамы и президента банка, что все было так, как он говорит. Между банкирами вспыхнула перебранка. Стусь, загораживая телом Пеленгасова, пытался успокоить обоих. Затем Боров махнул рукой и выпалил:
Черт бы вас побрал, Пеленгасов! Зачем вы втравили меня в эту грязную историю? Все, мое терпение лопнуло. Выметайтесь из моего банка! Уезжайте к себе в Харьков, разбирайтесь там.
Подполковник повернулся к Пеленгасову.
Ну что, Борис Михайлович, у меня нет оснований задерживать Крымова. Мы и так превысили свои полномочия. Я его отпускаю. Была ли первая платежка или нет, у меня на руках документ, по которому платеж должен быть осуществлен только через месяц. Криминала в этом нет… Но учтите, он что-то там писал насчет материального ущерба.
Пеленгасов злобно дернулся:
Да какой там ущерб! Деньги у меня. Он не потерял ни копейки. Черта с два я выплачу ему штрафные санкции! Пусть забирает свои вонючие деньги из моего банка в понедельник и уметается вон. Жаль, не удалось его прищучить. Куда же он дел платежку, гад?
Бог с ним, Борюся, — Вика злобно зыркнула на Остапа. — Он опять вывернулся. На то он и маэстро. Поехали домой, дорогой.
Бросив на Остапа ненавидящий взгляд, Пеленгасов шумно вышел из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью. Стусь, не глядя на Крымова, сообщил ему, что тот свободен, после чего длинно и витиевато выругался, вспомнив и чью-то маму, и Пеленгасова, и Крымова, и современную политическую ситуацию в стране. Остап подбодрил его одной из своих пословиц: сделал дело, к прокурору неси смело.
Когда Остап и Нильский вышли из парадной двери банка «Восток», был уже час ночи. Компаньоны оказались один на один с чужим промозглым городом. Ночь мерзкой сырой тряпкой упала на плохо освещенные улицы. Лил дождь. Транспорт не ходил, вертолеты не летали. Компаньоны на такси отправились в ближайшую гостиницу. Называлась она «Пищевик» и смело тянула на ползвездочки.