Они отшатнулись и в оцепенении уставились друг на друга, смущенные этим необыкновенным опытом.
Но прежде чем хоть один успел что-либо сказать, послышался крик, а потом грохот падения на лестнице.
28
Грейс метнулась к двери, и Эш схватил ее за локоть. Она обернулась с тревогой, страхом и замешательством в глазах.
— Погоди, — сказал он, преодолевая собственное замешательство.
— Отец…
Она попыталась вырваться, но он держал крепко.
— Пусти сначала меня.
Он оттолкнул Грейс в сторону — грубо, потому что она сначала сопротивлялась, — и бросился к двери. Грейс устремилась следом.
Эш перешагивал через две ступени, но наверху остановился, осознав, что не имеет понятия, где находится комната викария. Однако следующий вопль подсказал ему это.
Дверь была закрыта, и на мгновение Эш решил, что она заперта, так туго поддавалась ручка. Он нажал крепче, налегая двумя руками, и дверь открылась. Эш ворвался внутрь и отшатнулся от увиденного.
Хотя шторы были опущены, освещение позволяло рассмотреть на полу фигуру преподобного Локвуда, вжавшегося спиной в стену. Прижимая к груди простыни, он смотрел в противоположный угол, и жалкий страх оттянул его челюсть, так что рот перекосила гримаса, а на тонких губах заблестела слюна, струйкой стекающая по подбородку. Его белые волосы упали на лицо, зрачки так расширились, что их пугающе-бездонная чернота заняла почти всю радужную оболочку. Викарий дрожал Как припадочный и не отрывал глаз от пустого угла.
Эш почувствовал, как за его спиной в комнату вошла Грейс Глядя на отца, она взяла его за плечо.
— Не приближайся ко мне!
Крик вырвался у викария так неожиданно, что оба вздрогнули, но тут же поняли, что предостережение относится не к ним, а к какому-то видению в пустом углу комнаты.
— Папа! — воскликнула Грейс, не сознавая, что с детства не произносила этого слова.
Она попыталась обойти Эша, но тот снова схватил ее. Силясь вырваться, она еще раз позвала отца. Никогда еще он не казался таким старым и больным, таким сломленным; даже месяцы его болезни не подготовили ее к этому. Грейс едва не закричала, когда затравленный взгляд отца обратился к ней, и Эш почувствовал, как она прислонилась к нему.
Голос преподобного был таким же дряхлым, как и его внешность:
— Уйди отсюда, Грейс. Уйди из этой комнаты, из этого дома… сейчас же… пожалуйста..
Слова звучали все тише и затихли совсем. Внимание Локвуда снова обратилось в пустой угол, и он застонал, стон перешел в долгий вздох и закончился несчастным всхлипом. Дрожащими, пораженными артритом руками викарий поднял простыни и уронил на них голову, закрыв лицо.
— Прости меня… пожалуйста, прости меня… — умолял он.
Они подумали, что эти слова относятся к тому, кто мерещился ему в углу, пока Локвуд не произнес имени Грейс:
— Прости меня, Грейс… Это тебя… Это тебя они…
Она чуть не упала в обморок, и Эш удержал ее. Он обхватил ее, хотя собственные ноги ослабли, и опустился на одно колено, держа Грейс руками за плечи и талию, прижимая лицом к себе.
И услышал тихий издевательский смех, исходивший из пустого угла.
29
Как ни душно оказалось на улице, все же было приятно выйти на воздух. Эш поспешил прочь от гостиницы, от прохладного, но удушающего заключения в ней. Ему не нравилось, что Грейс осталась одна со своим обезумевшим отцом, но выбора не было: нужно посмотреть на эти церковные записи или хотя бы на те из них, что оказались не слишком сильно повреждены. Кроме того, Грейс, когда отошла от потрясения, настояла, чтобы он сходил в церковь Святого Джайлса один.
Когда Эш добрался до своей машины, его рубашка уже промокла от пота и походка утратила первоначальную резвость. Он завел мотор и включил кондиционер, потом сел и некоторое время не двигался, обдумывая происшедшее в доме. Что за демон явился преподобному Локвуду в углу занавешенной комнаты? Если бы сам он не слышал этого жестокого, глумливого смеха, исходящего из другого конца комнаты, то мог бы заключить, что викарий в бреду и галлюцинирует.
Эш взял с заднего сиденья оставленный там пиджак и порылся в карманах, ища сигареты, потом закурил и бросил обгорелую спичку на пыльную дорогу.