Он бросил листок перед другими членами совета:
— Прочтите, ремесленники не гнушаются ничем. И знаете что?
Он опять оглядел Прославленных:
— Я не верю вам. То, что вы здесь говорили — полный бред. Стена простояла четыреста лет и простоит еще столько же, пока не погибнут все малумы, и всё зло за её пределами. Как и планировали те, настоящие ремесленники. Это были ваши предки, которые так в вас верили! Я думал, вы придете в наш мир и сделаете стены крепче. А вы спешите отдать Визидарию людскому миру на растерзание.
— Мы не уничтожим Визидарию, — возразила Пинар. — И отдавать её никому не собираемся. Мы защитим границы, которые рушатся, и не откроем их для остального мира. Здесь нужно соблюдать здравый смысл и придерживаться золотой середины. Но не забывайте, что мы, визидарцы — дети двух миров. Нельзя отрекаться ни от одного.
— Дайте нам право обратиться к народу, — добавил Леонар, — мы объясним им ситуацию, и визидары всё поймут.
— Таких объяснений нельзя допустить! — вскочил, побагровев, Виль, — это вызовет смуту и волнение! Август, ты помнишь, как рыдают визидары на День Поминовения? Ты видел слёзы суровых мужей? Визидария до сих пор оплакивает тех, кого потеряла четыреста лет назад!
Наступила тишина.
Глава закрыл глаза и так стоял какое-то время, размышляя. Потом, заложив руки за спину, медленно походил около окон, поглядывая на памятник Аластару, словно искал у его него поддержки.
Все ждали его решения.
— Я полагал, — тяжело вздохнув, сказал Август, двинувшись к выходу, — что вы придёте и насытите нашу жизнь новыми ауксилами, которые вошли у людей в легенды и для них стали сказками. Я надеялся, что вы возродите Мастерские. И сделаете Визидарию процветающей. Но никак не думал, что вы придёте нас уничтожать. И это очень тяжело осознавать. В это трудно поверить…
Он открыл двери и, обратился к отряду дружины, стоящему в соседнем зале. Август показал на ремесленников, скомандовав:
— Арестовать их.
Вошли стражники, и, оголив оружие, окружили Прославленных.
Пит потянулся к своему ножу. Но поймал взгляд Тафари, который отрицательно покачал головой. Он опасался за то, что начав сейчас сопротивляться, кто-то из ремесленников может погибнуть. Особенно Следопыт боялся за Янмей. Её стражники взяли на руки, а Питера обступили сразу десять визидаров, направив на него мечи.
— Но как вы объясните народу, что заперли нас? — растерялась Бёрнис.
— Народ верил в вас четыреста лет, глядя на картинки. Что ему мешает продолжить это делать? — ответил Август Непомнящий, — Мастерские вы открыли. Теперь мы сами будем возрождать Визидарию, раз вы отказываетесь это делать. Справимся.
— Но…пойдут разговоры, люди будут задавать вопросы, — растерялся Максимилиан.
— В крайнем случае, скажем визидарцам о том, что ремесленники нарушили закон, — успокоил членов Совета Август.
Он подошёл к Мэдлин и указал на кошелёчек, висящий у неё на поясе:
— Вы знаете, что это? Это ауксил, из которого они могут бесконечно доставать монеты. В Визидарии есть закон, строго запрещающий такие ауксилы.
— Но мы не знали, — возразила Мэдлин, — и это просто смешно. Мы ими в Визидарии ни разу не пользовались.
— Это не имеет никакого значения, — покачал головой Август, — уведите их.
— Вы погубите страну, — выкрикнул Стурла, когда его, брыкающегося, выводили из зала.
Ему никто ничего не ответил. Совет визидаров молча провожал Прославленных суровыми взглядами.
Ремесленников обыскали, забрав всё, что нашли более или мене подозрительного, и посадили в камеры, располагавшиеся в подвале. Но они могли переговариваться, так как одна стена в каждой камеры была решеткой и выходила в общий коридор.
— Тебе не страшно, Янмэй? — спросила Пинар, прижимаясь к ржавым прутьям и пытаясь разглядеть девочку в соседней камере.
Янмей высунула руку и помахала Пинар:
— Со мной всё хорошо.
— Надо придумать, как поскорее отсюда выбраться, — сказал Тафари, сидящему через стенку Питеру.
…В это время наверху в кабинет Августа зашёл Уильям.
— Вы звали меня? — тихо спросил он у главы.
— Да, — Август полулежал на диванчике, прикладывая ко лбу мокрый платок, — от этих несчастий у меня разболелась голова. Какое горе для страны! Тяжелы предательства от тех, от кого меньше всего ожидаешь. Такие потери бьют в самое сердце.
Глава всхлипнул, сморщился и продолжил:
— Уильям, пошли лучших из дружины в Стоунбон. Пусть принимают там дела. Вручи им бумагу с моей печатью. Она им даст полную свободу действий и откроет двери Мастерских. Проследи, чтобы ремесленников охраняли тщательней. Отмени праздничный обед…
— А горожане? Гуляния и фейерверки тоже отменить? — спросил Уильям.
— Пусть гуляют, — махнул Август на окно, за которым шумела и веселилась толпа, — чем меньше знают, тем лучше для них.
Когда Уильям выходил из кабинета, глава крикнул ему вслед:
— Не забудь про мою именную печать на бумаге!
Уильям только успел выполнить все распоряжения главы, как тот его снова вызвал к себе. Август Непомнящий был всё в том же подавленном состоянии. У главы Совета покраснели глаза, он шмыгал носом, теребя в руках письмо Аластара:
— Уильям, весь кошмар в том, что имея такие архивы и толы, какими обладает Стоунбон, они могли подделать любое письмо. Только сейчас я осознаю, какую опасную силу мы приобрели в лице Прославленных. Это как ураган, которому открыли двери в приличный дом. И не жди от него ничего хорошего… Так и получилось. Хорошо, что я хоть и поздно, но понял это. Страшно себе представить, каковы были бы последствия, если бы мы доверились им…
Уильям взял из его рук письмо, пробежал по нему глазами и растерянно сказал:
— В школе я писал работу по трудам Аластара. Это очень похоже на его почерк…
— Вот именно, — встал Август, — очень похоже. И я об этом… Иди, Уильям. Мне надо ещё подумать.
Секретарь закрыл за собой дверь. На секунду прислонился к ней спиной, нахмурился, покачал головой и решительно направился вниз. Спустившись в подземелье, Уильям отправил стражу на обед, а сам остался с арестантами. Он подошёл к камере Бёрнис и сказал ей:
— Я не согласен с вашим арестом. И верю письму Аластара.
Девушка подняла голову, внимательно посмотрела на него и спросила:
— Тогда почему не выступил против?
— Меня бы никто не послушал, — покачал он головой, — Август…он неплохой, но терпеть не может всё, связанное с людьми и войной. Для него всегда важнее печати и порядок.
— Я заметила это, — сухо сказала Бёрн.
— Помоги нам, — обратился к Уильяму из соседней камеры Тафари.
— Но как? — растерялся Уильям, — даже если я открою вам двери, то вас схватят через пару метров. Здесь стража на каждом этаже и выходе.
— Нам надо вернуться в Стоунбон, — упрямо сказал Тафари, — Стране грозит страшная опасность. И если Совет визидаров не хочет помогать, мы будем справляться сами.
— Через пару часов Ремесленные Мастерские будут в распоряжении Совета. Туда уже послали отряд, — покачал головой Уильям, — я пришёл подбодрить вас и посоветовать — поговорите ещё раз с Августом, может, он смягчится. Но только, пожалуйста, не ссылайтесь на людей и их историю. Ему надо сказать, что вы передумали, услышали его и не хотите войны.
— Мы не хотим войны, — сурово нахмурился Стурла, стоя у решётки в своей камере, — но сражаться будем. И это разные вещи. Или нас всех перебьют, как четыреста лет назад. Или мы успеем подготовиться и примем бой.
— Каким образом мы можем дать отпор? — спросил Уильям, — у нас небольшое войско, всего две сотни солдат дружины. Да и то они заняты охраной порядка.
— На бой надо поднимать всю страну, — покачал головой Стурла.
— Никто не пойдёт, — возразил Уильям.
— Уил, ты пошёл бы защищать своих родителей? Друзей? Любимых? — спросила его Бёрнис.
— Я бы пошёл, — у Уильяма загорелись глаза, — не мог бы стоять в стороне.
— Почему ты думаешь, — спросила его Мэд, — что так не будут рассуждать другие?