Ну, это сам Кизаши опасался, а вот Орочимару шел к нему домой с ясным желанием удовлетворить свое любопытство. Хотелось бы, конечно, запереться в лаборатории с ребенком на несколько суток, но Ясягоро знал, как отнесется к такому его желанию бывший шиноби уровня Каге, сражавшийся, когда-то, плечом плечу с самыми великими шиноби в истории.
В общем — шли они молча.
Мебуки Харуно встретила мужа и бледнокожего шиноби спокойно. Она ждала их. Более того, Орочимару был предложен поздний ужин, да и вообще недавно родившая женщина вела себя куда как спокойнее, сдержаннее и вежливее своего мужа. И ее можно было понять — к ее дочери пришел врач, только и всего.
И Кизаши можно было понять — его дочь может оказаться вообще чем угодно. Что с его нелюбовью к шиноби — катастрофа.
Осмотр не занял много времени. Грубо говоря, Орочимару сам по себе был ходячей лабораторией, используя к месту и не к месту фуиндзюцу и свои Призывы змей. Среди его уникальных питомцев были и такие, что могли по одной капле крови рассказать о человеке все, вплоть до пристрастий к еде.
Но юная Сакура пока не имела таковых, так что рассказывали они про нее другое. Вес, рост, здоровье. Будущие вес, рост и здоровье. Гораздо более будущие. Чакра. Способности. Особенности. Ребенку было около месяца, и по нему уже можно было очень многое сказать.
Но ничего любопытного, увы. Что, как для потомка Цубаки…
— О-кх-хм-кхах-м-м! — поразился, а потом зашелся в жутком кашле ученый, почти закончив обследование. — Ох-х-х…
— Что случилось?! — тут же подорвался Кизаши. — Эй, ты в порядке?! Что ты увидел?! Что с ней?!
— Не беспокойтесь, — сипло ответил Орочимару и помахал рукой. — С ней все в порядке. Нашел одну болячку, выпишу лекарство — будете давать ей каждый день на протяжении четырех лет. Потом пройдет. И так прошло бы, но я просто упреждаю будущие проблемы. Что до геномов и мутаций — все чисто. С ней все будет хорошо. Хотя чакропотенциал очень низкий.
— Слава Ками, — обрадовалась Мебуки, тоже напряженно следившая за манипуляциями «доктора». — Все хорошо.
— Да, — все еще подозрительно потянул Кизаши, но ничего не добавил.
А у Орочимару весь остаток ночи горели глаза. Горели огнем настоящего плута, потому что сегодня ночью он стал свидетелем возрождения настоящей легенды.
Цунаде устало выдохнула и постучала в дверь. Поежилась — здесь и сейчас женщина чувствовала себя чрезвычайно неуютно, особенно если добавить к «сейчас» и «здесь» пункт — «с ним».
Подле стоял один из джонинов-подчиненных Като. Стоял и не двигался. Не моргал. Даже не дышал. И Цунаде казалось, будто марионетка делает это специально.
Вопреки опасениям, стучаться в огромный особняк второй раз не пришлось. Это несколько удивляло, потому что Цунаде знала — в доме нет никого, кроме самих хозяев, а их возраст как раз и не располагает к чуткому слуху посреди глубокой ночи. Тем не менее, дверь перед последней из Сенджу открылась довольно быстро, и встречающая ее хозяйка не выглядела заспанной.
— Цунаде, — Кохару, в девичестве Утатане, вопросительно приподняла бровь. — Какими судьбами?
— Я хочу поговорить, Советница, — чуть виновато улыбнулась Сенджу. — Прошу прощения за вторжение в столь поздний час.
— Ничего, — взгляд пожилых глаз махнул по джонину-сопровождающему. — Подобного можно было ожидать. Прошу вас, проходите.
Госпожа Митокадо провела поздних гостей в приемный зал, где уже сидел глава семьи. Хомура Митокадо довольствовался полумраком, даруемым общими достижениями ночи и светом камина, читая книгу. Его способности шиноби позволяли не заботиться об остроте зрения даже в почтенные пять десятков лет.
Когда Цунаде и джонин вошли в помещение, Советник поднял голову и исказил губы в вежливой приветственной улыбке.
— Цунаде-сан, Кошинори-сан, прошу вас, будьте моими гостями, — произнес он, ничуть не удивившись их визиту.
— Благодарю, — кивнул джонин, и Цунаде повторила его фразу. — Рад вас видеть в… добром здравии.
— Что ему станется? — притворно вздохнула Кохару. — Разве что с Данзо повздорит. Правду говорят — первые сорок лет жизни мальчишки являются детством. За ними приходит юношество…
— Понимаю вас, — вежливо улыбнулась Цунаде, садясь на кресло, подле женщины.