— А сейчас нужна, да? — Сенсома поежился. — Нужна, потому что я не могу его поймать. И просчитать не могу. Я проигрываю.
— Все проигрывают. Кто-то за партой, кто за доской, а кто — в бою. В последнем тебе равных нет, а предыдущие уже не нужны.
— Слова хорошего учителя.
— Твои слова, Сенсома.
Они замолчали. И можно было бы сказать, что каждый из них думал о своем, да только это было бы неправдой. Ибо только Сенсома думал о своем по-настоящему. А Анатолий просто сидел, считая, что ему думать не положено, так как «своего» у него давно уже нет.
— Орочимару — не Шоурай, — решил, наконец, Сенсома.
— Интересно, — наклонил голову Анатолий.
— Я слишком хороший учитель, — Сенсома бледно улыбнулся и посмотрел Математику в глаза. — Теперь вижу.
Итачи быстро сложил печати и направил чакру к губам. Огненный Шар сформировался быстро и, что требовалось отдельно, практически бесшумно. Ниндзюцу, дохнув жаром, плавно полетело вперед, направляясь в указанную цель.
Но цель на месте не стояла, и была куда более умела, чем молодой Учиха. Омо изогнулась, легко уходя с линии атаки техники, при том, что никак не могла ее видеть и слышать. Она отпрыгнула, попутно сложив печати в ответ, и теперь уже Итачи пришлось уворачиваться — прямо на него вылетел гигантский Ледяной Дракон.
И проблемой была его чудовищная, под стать габаритам, подвижность — техника Омо не просто летела вперед, она изгибалась и рычала, пытаясь во что бы то ни стало добраться до адресата. Поэтому Итачи, пускай и с превеликим трудом, раскрутил в глазах Два Томое, обретая возможность просчитывать даже малейшие колебания чакры техники Стихии Льда, и предугадал, куда она врежется.
А потому бросился ровно в то самое место.
— Достаточно, — тихо объявил хриплый голос, когда грохот второго Ледяного Дракона затих.
Да, второго. Итачи, равно как и Омо с его Огненным Шаром, не видел и не слышал, как девушка сформировала технику, но он прекрасно понимал, что она ее сформирует. Это было самой важной частью урока — не полагаться на чувства, но доверять разуму. Разуму, который держит действия противника под контролем и зачастую сам выбирает, какими им быть.
И в этом плане разум Итачи оказался чуточку острее, чем у Омо.
— Ох, хитрый мелкий, — выдохнула девушка, садясь прямо на землю и раскидывая руки в разные стороны. — Это было близко.
— Почти как в Стране Лапши, — кивнул Учиха. — Но тебе не хватило скорости.
— Я смотрю, — ворчливо перебил обоих Сенсома. — Мои заключения вам уже не нужны.
Итачи смутился, но постарался не подать виду, а Омо только ехидно рассмеялась:
— Ой-ей, дедушка, не будь таким вредным! Ты же сам учил нас этому твоему идринулину.
— Адреналину, — поправил ее прищурившийся Математик Боя. — И он здесь совершенно ни при чем.
Прошло два года. Почти ровно два года — Итачи считал дни, с тех пор, как он стал учеником величайшего шиноби в мире. Хотя это и не было в его планах. По правде сказать, это было даже противоположностью его планам. Но Богу Шиноби было плевать на цели маленького хама из красноглазого клана, решившего с ним сразиться.
Решившего и проигравшего.
Тогда, два года назад, Итачи пошел на всевозможную хитрость. Он смог найти и купить линзы, повторяющие узор Шарингана с Тремя Томое. Не будь он членом клана Учиха, он бы ни за что не смог приобрести такой аксессуар, ибо такое каралось членами клана по всей максимальной строгости. Но он был, и он приобрел. И явился на берег Каиджу, дабы встретить свою судьбу.
Итачи и сам не знал, идет он мстить, объявлять личную войну, вендетту или же вызывать на честный поединок. Он просто шел, выбросив из головы все, как ему казалось, лишнее. Он снарядился в лучший из костюмов шиноби, что смогла подобрать ему со всеми связями мама, вставил в глаза линзы и вышел на берег перед самым судном, на котором возвращался сильнейший. Он сделал все, чтобы Математик Боя не прошел мимо. Все, чтобы его заинтересовать.
В тот день Сенсома-сенсей сломал ему правую руку и левую ногу. А потом силой (и очень больно) вытащил из глаз линзы. А после долго бил головой о ближайшее дерево, приговаривая… многое. Но суть всех его слов сводилась к тому, что все «лишнее» в большей степени было «всем» в голове Итачи и в наименьшей «лишним».