- Ясное дело. По заданию майора Гребенщикова. На этот раз, - спокойно ответил он.
- А в прошлый?
- Не твое дело, - отчеканил Максим и резко затормозил. - Давай сначала определимся, а потом поедем. Свободна вечером?
Откровенно говоря, в последний раз со мной разговаривали, как с проституткой, когда я заканчивала школу и имела гнусную привычку делать уроки в баре гостиницы "Турист". Там стоял видик и крутили мультики, и то и другое в те времена было такой большой редкостью, что стоило выдержать родительский гнев и немного попортить почерк. пьяный грузин, не знавший моих вредных привычек, нахально позвал меня в номер, примерно теми же словами: "Вечером свободна?", я, в душе догадываясь, что от меня требуют чего-то неправильного, решила позвонить домой, чтобы узнать идем ли мы сегодня к бабушке. Грузин сначала очень расстроился, а потом обрадовался, что ему не придется сесть в тюрьму за растление малолетних. Мы едва не подружились, но его взяли за дебош в ресторане. Словом, наш человек. Не то, что этот.
- А что, некому кисти поддержать, - грубо спросила я, не желая искать более изящных ходов. У меня есть правило - красиво хамить нужно только тем, кто интересен. Всем остальным пенку от молока. - Слушай, а твой Чаплинский, когда вы к Татьяне ездили, её часом не прибил? - на всякий случай полюбопытствовала я, определяя тем самым наши отношения как чисто деловое сотрудничество.
- Труп не выносил, а там, кто их знает? - сокрушенно покачав головой, Максим включил зажигание и тронулся. - Знаешь, с этим диссидентом я скоро снова стану художником. А должен был капитана получить.
- Бывает, - поддержала его я. И подумала, что не стану пока что рассматривать перспективу собственной безработицы, которая уже не за горами. - Ладно, ты подожди, здесь я сама.
Золотые буквы на здании академии, ранее намекавшие на обязательное прочное материальное положение её членов, чуток поржавели, кислотно-радиационный дождь продолжал безумствовать, но кого это теперь интересовало? Я быстро пронеслась через холл, лифт и коридор и оказалась на кафедре. Дверь была открыта, она подозрительно покачивалась, ведомая внутренним сквозняком. Там, в недрах академического здания, несомненно, кто-то был. Хотелось верить, что не очередной труп. На всякий случай мне пришлось глубоко вздохнуть и переступить через порог. Татьяна Ивановна лежала на столе. Не вся, частично - руки, голова и треть туловища. Она была неподвижна и на мое появление никак не прореагировала. Кажется намечалась ещё одна картина из серии: "Надя Крылова убивает свою сотрудницу". Чтобы справиться с наваждением я прошептала: "Должок Василиса Прекрасная, Анна Семеновна ". Мое глухое бормотание подействовало не хуже поцелуя для старушки мертвой царевны. Татьяна Семеновна шевельнула пальцами и тихо застонала. Не хватало только, чтобы у неё была какая-нибудь черепно-мозговая травма, нанесенная каким-нибудь тупым предметом от печатной машинки. Но в целом, моя коллега была пока жива.
- Это я, - ну что поделаешь, если целый день приходится говорить банальности. Это я, Надежда Викторовна, вам плохо?
- Да, - ответила она, не отрывая лицо от стола. А может это вообще не Заболотная, а просто фантом? Или восковая маска. Говорят, Израиль изрядно продвинулся в изготовлении всяких психотропных и прочих косметических средств. Я осторожно коснулась её плеча. - Татьяна Ивановна, вам плохо?
- Да, - снова прошептала она и подняла на меня страшные пустые глаза. В них, наверное, уже не читалась ненависть, только пригоршня транквилизаторов или просто сознание большой-пребольшой беды.
- Вас там ждут, в прокуратуре, - сказала я, уже жалея, что оставила Максима в Машине. - Мы вас подвезем, если хотите...
- Уже, - выражение её лица ничуть не изменилось. - Как быстро, как просто, как поздно, - она вдруг закрыла глаза и начала смеяться. Меня в случаях подобной истерики обычно невежливо били по морде. И я очень обижалась. И потому, решила немного переждать и использовать обходной маневр. Сквозь громкий публичный смех уже доносились рыдания, я сочла за лучшее вмешаться и прямо спросила.
- А Раису Погорелову вы тоже? А за что?
Эффект был достигнут, она перестала смеяться, раскачиваться и даже дышать, в её стеклянных глазах отражался только мой ужас. Пора был менять пластинку, точнее - спасать и спасаться.
- А Виталий Николаевич воровал наши протоколы. Представляете, его буквально за руку поймали, - преданно сообщила я, аккуратно пятясь к двери. Не знаю, что там у них по-фински означает видюшная фраза "ракастан", но этому виду ходьбы я научилась сегодня от и до.
- Так вы говорите в прокуратуру? - её глаза смотрели вполне осмыслено, оставалось только подобрать размытое нервами лицо и можно в аудиторию. Вообще, как она заходила к студентам в таком виде? - В прокуратуру, Татьяна Ивановна обречено вздохнула, - что ж, только поздно вы спохватились, - на губах моей сотрудницы, которая только что успешно притворялась то умершей, то сумасшедшей, заиграла загадочная улыбка. Если бы в этот момент по "русскому радио" кто-то заказал "больно мне больно" от Вадика Казаченко, то картина полного единения женщин-преступниц была бы абсолютно полной. - Я почти готова. Он уже там?