— Где они? В большой гостиной? Нет, докладывать обо мне не надо.
Изумленно приоткрыв рот, Айви долго смотрела вслед незнакомке.
— Прошагала мимо меня, будто я пустое место! — сообщила она в кухне, заслужив укоризненный взгляд пожилой кухарки миссис Рамидж.
— Надо было спросить ее фамилию.
Айви встряхнула головой.
— Да она просто не дала мне рта открыть!
Энн пересекла холл. Большая гостиная располагалась в глубине дома, дверь из нее открывалась на террасу. Эта комната, отделанная белыми панелями, называлась «большой гостиной» еще со времен доброй королевы Анны. Первая Энн Джоселин приходилась ей крестницей.
Взявшись за дверную ручку, Энн помедлила минуту, расстегнула шубку и распахнула ее, чтобы было видно голубое платье. Ее сердце торопливо заколотилось — не каждый день воскресаешь из мертвых. Пожалуй, это к лучшему, что она не застала Филипа. Открыв дверь, Энн застыла на пороге.
Люстра под потолком, задернутые голубые шторы на окнах, пылающий в камине огонь, «Времена года» на каминной полке, а над статуэтками — портрет девушки в шубке. Энн устремила на портрет внимательный, придирчивый взгляд, словно на свое отражение в зеркале. И действительно, он мог бы быть ее отражением.
В комнате сидели две женщины. Справа от камина расположилась Милли Армитидж с газетой на коленях, вторая газета валялась на синем ковре у ее ног. Неряшливая, назойливая особа, она всегда относилась к Энн неприязненно. И вот теперь она чувствует себя здесь как дома. Не слишком ли она поторопилась? Ничего, теперь все изменится. На ковре у камина свернулась клубочком эта девчонка Линдолл, держа на коленях книгу.
Газета зашуршала, вдруг придавленная ладонью Милли Армитидж, книга выскользнула из рук и упала на меховой белый коврик у камина. Линдолл порывисто вскочила, оправляя складки длинной зеленой юбки, схватилась за подлокотник свободного кресла и прислонилась к нему. Ее глаза потемнели, стали огромными, вся кровь отхлынула от лица. Глядя в дверной проем, Лин видела перед собой Энн Джоселин, будто сошедшую с портрета, который висел за спиной Лин — Энн с непокрытой головой, золотистыми локонами, нежным овальным лицом, в жемчужном ожерелье поверх тонкого голубого платья под распахнутой шубкой.
В тот же миг Милли Армитидж ахнула. Сама Лин стояла не дыша. Время замерло, пока она смотрела на Энн. Внезапно в голове Лин мелькнула непрошеная мысль: «А на портрете Эмори она гораздо лучше». Вспоминая об этой случайной мысли позднее, Лин испытала шок. Кто смог бы сохранить красоту и свежесть, несмотря на три года лишений, страданий и бедствий? Чувства нахлынули потоком, мешая осознать что-либо, кроме двух вещей: перед ней Энн, она жива. Со сдавленным криком Лин сорвалась с места, Энн раскрыла объятия. Через мгновение Линдолл уже обнимала ее, без конца повторяла ее имя, а по ее щекам струились слезы.
— Энн, Энн, Энн! А мы думали, ты погибла!
— Одно время я и сама так думала.
Вдвоем они прошли по комнате.
— Тетя Милли, как я рада вас видеть! Боже мой, как славно очутиться здесь!
Милли Армитидж покорно позволила обнять ее. Борясь со шквалом противоречивых чувств, она запечатлела поцелуй на щеке, которая за три года заметно похудела и теперь была накрашена ярче, чем в былые времена. Милли не могла припомнить, обнимала ли Энн ее когда-нибудь раньше. Обычно они ограничивались вежливым поцелуем в щеку. Отступив с мимолетным чувством облегчения, Милли принялась подыскивать слова. Не то чтобы ей было нечего сказать, но даже потрясение не помешало ей осознать, что сейчас лучше держать язык за зубами. Любое ее слово может повредить Филипу. Милли внутренне поежилась, предчувствуя катастрофу. Три с половиной года — долгий срок. Все это время Энн считали умершей. А она вернулась. Как это ужасно — вернуться и узнать, что больше ты никому не нужна. «Живые сомкнули ряды» — чьи это слова? Они справедливы, так положено. В годы лишений особенно ценится все, что напоминает о домашнем тепле и уюте. «Черт, зачем она вернулась?»
Тем временем Линдолл восклицала:
— Энн, дорогая! Как чудесно, что ты жива!
Миссис Армитидж вспомнила о своих хороших манерах и исполнилась мрачной решимости вести себя, как подобает леди.
Глава 4
На следующий день Филип Джоселин вернулся домой к четырем часам. В холле его перехватила Милли Армитидж.
— Филип, иди сюда. Нам надо поговорить.
— В чем дело?
Взяв Филипа под руку, Милли увела его в кабинет, удобно расположенный в противоположном от гостиной крыле дома. Подобно большинству комнат, кабинет носил условное название, но вдоль его стен выстроились шкафы с книгами. Здесь было уютно, ржаво-красные шторы и глубокие кожаные кресла придавали кабинету жилой вид.
Прикрыв за собой дверь, Филип с любопытством перевел взгляд на тетю Милли. Он был искренне привязан к ней, но хотел, чтобы она скорее перешла к делу. Случилось что-то серьезное, а тетя Милли, вместо того чтобы заявить об этом напрямик, мялась в нерешительности.
— Мы пытались дозвониться до тебя, но нам сказали, что ты уже покинул клуб.
— Да, Блэкетт пригласил меня к себе. А в чем дело? Где Лин? С ней ничего не случилось?
— Нет.
Милли Армитидж мысленно обратилась к самой себе: «Видишь, он первым делом вспомнил о ней. Он к ней привязан, и эта привязанность крепнет с каждым днем. Но что теперь в ней толку? Все-таки я грешница… О, господи, какая путаница!»
— Тетя Милли, в чем дело? Кто-нибудь умер?
Миссис Армитидж с трудом удержалась, чтобы не ответить: «Гораздо хуже!» Взяв себя в руки, она молча покачала головой.
Уже не скрывая нетерпения, Филип продолжал допытываться:
— Тогда что же стряслось?
Милли Армитидж выпалила на одном дыхании:
— Энн вернулась.
Они стояли у письменного стола, Филип держал в руках снятые пальто и шляпу. У него, светловолосого и рослого, как все Джоселины, черты лица были более резкими, глаза имели тот же оттенок, что и у Энн, брови были не изогнутыми, а словно надломленными на изгибе, волосы выгорели под тунисским солнцем. Помолчав минуту, он бросил шляпу на стул, повесил пальто на его спинку и негромко спросил:
— Ты не могла бы повторить еще раз?
Милли Армитидж держалась из последних сил. Выслушав просьбу Филипа, она произнесла с расстановкой, будто втолковывая что-то ребенку:
— Энн вернулась.
— Я все слышал, просто хотел убедиться. И что же это означает?
— Филип, не надо! Я ничего не смогу объяснить, если ты будешь так себя вести.
Его надломленные брови взлетели вверх.
— Как именно?
— Негуманно. Она жива… она вернулась… и она здесь!
Впервые за все время разговора в его голосе послышался металл.
— Ты сошла с ума?
— Пока нет, но всякое может случиться.
Он тихо произнес:
— Энн умерла. Почему ты вдруг решила, что она жива?
— Я видела ее своими глазами. Она приехала вчера вечером. Она здесь, сейчас она в большой гостиной вместе с Линдолл.
— Чепуха!
— Филип, если ты сейчас же не перестанешь мучать меня, я разрыдаюсь! Говорю тебе, она жива! Она в гостиной вместе с Линдолл.
— А я повторяю, что видел, как она умерла и как ее похоронили.
Милли Армитидж невольно содрогнулась и сердито спросила:
— Что толку повторять одно и то же?
— Ты хочешь сказать, я тебя обманываю?
— Энн в гостиной вместе с Линдолл.
Филип направился к двери.
— В таком случае составим им компанию.
— Постой! Так не пойдет. Сначала дай мне договорить. Вчера утром кто-то звонил нам. Помнишь, Лин сказала тебе об этом по телефону?
— И что же?
— Это была Энн. Ее только что переправили в Англию на рыболовном судне. Когда она звонила, она не назвала своего имени — только спросила, дома ли ты. А вчера вечером в половине девятого она приехала сюда. Потрясение было невероятным. Неудивительно, что ты мне не веришь. Лин как раз смотрела на портрет Энн, и вдруг открылась дверь и она застыла на пороге, словно сошла с картины — голубое платье, жемчуга, шубка. Да, мы были ошеломлены!
Филип открыл дверь.